Измайлова А.Э. Концепт море в повести Э. Хемингуэя «Старик и море»: сравнительный анализ оригинала и перевода

Язык. Культура. Коммуникация. Материалы IV международной научно-практической конференции студентов и аспирантов 4—5 апреля 2009 г. Челябинск.

Наряду с вербализатором море (sea) Э. Хемингуэй, а вслед за ним и переводчики (Е. Голышева, Б. Изаков) употребляют контекстуальный синоним океан (ocean). Проанализировав статьи «Русского ассоциативного словаря» под редакцией Ю. Н. Караулова море и океан, мы выяснили, что у реципиентов понятие море ассоциируется в первую очередь с океаном, понятие океан — с морем. В нашей работе мы будем рассматривать эти два вербализатора как эквивалентные.

Море — символ безграничного водного пространства: «Океан велик, а лодка совсем маленькая, ее и не заметишь». В оригинальном тексте это звучит следующим образом: «The ocean is very big and the skiff is small and hard to see». Автор переводного текста при помощи слов, придающих эмоциональный оттенок высказыванию, «уменьшил» размер лодки, тем самым задав большие размеры моря, нежели в тексте-оригинале.

«Океан — безбрежное пространство мечтаний со своими грезами; океан означает сумму всех возможностей одного уровня существования», как позитивных, так и негативных (деструктивных). В данном случае океан олицетворяет позитивные возможности: «Он и так никогда не терял ни надежды, ни веры в будущее, но теперь они крепли в его сердце, словно с моря подул свежий ветер». «His hope and his confidence had never gone. But now they were freshening as when the breeze rises». В русскоязычном переводе слово «confidence» — «уверенность» — переведено как «надежда». Тем самым переводчик перешел от твердой веры к вере в возможность, причем эфемерность удваивается через перспективу на «будущее», то есть на события, которые еще не произошли, и как результат — усиливается романтическая составляющая концепта море.

Море является символом женского начала, но не Всеобщей Матерью, царицей всех богинь, недоступной и далекой для человека, а близкой и понятной подругой, вечной спутницей. С другой стороны, море мыслится и как враждебная стихия, способная погубить. «Мысленно он всегда звал море la mar, как зовут его по-испански люди, которые его любят. Порою те, кто его любит, говорят о нем дурно, но всегда как о женщине, в женском роде. Рыбаки помоложе <...> называют море el mar, то есть в мужском роде. Они говорят о нем как о пространстве, как о сопернике, а порою даже как о враге. Старик же постоянно думал о море как о женщине, которая дарит великие милости или отказывает в них, а если и позволяет себе необдуманные или недобрые поступки, — что поделаешь, такова уж ее природа. Луна волнует море, как женщину». «Не always thought of the sea as la mar which is what people call her in Spanish when they love her. Sometimes those who love her say bad things of her but they are always said as though she were a woman. Some of the younger fisherman <...> spoke of her as el mar which is masculine. They spoke of her as a contestant or a place or even an enemy. But the old man always thought of her as feminine and as something that give or withheld great favours, and if she did wild or wicked things it was because she could not help them. The moon affects her as it does a woman, he thought». Наблюдается четкая дифференциация перевода и оригинала: если в оригинальном тексте по отношению к морю-женщине сказано о сознательном волеизъявлении: «и если она совершала безрассудные или дьявольские вещи то потому, что она не могла помочь им» (буквальный перевод), то в переводном тексте все действия моря выступают как имманентно-неподконтрольные, присущие самой его натуре.

В повести Хемингуэя солнце и море находятся в постоянном контакте. «Потом солнечный свет стал ярче и вода отразила его сияние, а когда солнце совсем поднялось над горизонтом, гладкая поверхность моря стала отбрасывать его лучи прямо в глаза», «Море стало очень темным, и солнечные лучи преломлялись в воде». Погружение солнца в море символизирует оплодотворение. Символика здесь совпадает с символикой Исиды, чьи двойные лунообразные рога охватывают солнце. Это появление солнца и его возвращение назад в глубины океана подтверждает то, что «нижние воды» означают первичный хаос, из которого возникают формы, с тем, чтобы раскрыть свои потенциальные возможности в пределах существования.

Представлена очистительная функция концепта море. «Но ему опять стало дурно. Он зачерпнул левой рукой морской воды и вылил себе на голову. Потом он вылил себе на голову еще немного воды и растер затылок». «But he felt faint again. He lifted some sea water with his left hand and put it on his head. Then he put more on and rubbed the back of his neck». Вода выступает как средство исцеления от ран («темная вода залива — лучший в мире целитель»), в то же время — как атрибут медитативной практики.

Морские просторы здесь выступают как мерило человеческой гордости, самоуверенности; являют собой нечто трансцендентное и в то же время табуированное: «Мне не следовало уходить так далеко в море, — сказал он. — Мне очень жаль, рыба, что все так плохо получилось. И для тебя, и для меня. Ты уж прости меня, рыба» («I shouldn't have gone out so far, fish,» he said. «Neither for you nor for me. I'm sorry, fish»), «Ты надругался над собственной удачей, когда зашел так далеко в море» («You violated your luck when you went too far outside»), «Просто я слишком далеко ушел в море» («I went out too far»).

Здесь физическое одиночество, определенное обширностью морских просторов противопоставляется экзистенциальному. «Старик решил, что человек в море никогда не бывает одинок» («he knew no man was ever alone on the sea»); «Разве можно заблудиться в море?». «А man is never lost at sea»— в переводе повествовательное, констатирующее предложение трансформировалось в риторический вопрос. Фрагмент взят из прямой речи главного героя. Если в тексте-оригинале это сугубо монологическая форма речи, то в переводе — косвенно диалогическая.