Кухаренко В.А., Нижникова Л.В. Письмо как текст: письма Э. Хемингуэя в оригинале и переводе
Письмо как тип текста сравнительно редко становится объектом филологического анализа несмотря на древность происхождения, многофункциональность и включенность во все сферы человеческой коммуникации. При этом практические пособия по написанию писем самой разнообразной целевой направленности существовали еще в античные времена и до сих пор пользуются популярностью (См., например, Смирнова 1962; Effective... 1975; McGrimmon 1976; Routiedge 1961). Неразработанность проблемы эпистолярного текста отражается в нечеткости его функционально-стилистической квалификации: в зависимости от направления и материала исследования письмо рассматривают как принадлежность разных функциональных стилей (официально-делового, научного, публицистического), разных типов литературы (документальной, мемуарной, исповедальной)" как письменную форму бытовой речи, как основу эпистолярного стиля особой разновидности художественной литературы. Самое парадоксальное в этом классификационном разнобое заключается в том, что каждый автор прав, разночтения же вызваны не ложностью одних выводов и справедливостью других, а различием исследуемого материала. Действительно, письма составляют значительный корпус текстов официально-делового стиля, немало их и в составе произведений публицистического стиля особенно в периоды крупных национальных и социальных событий (война, революция, политический кризис); широко известны также научные послания (обсуждающие вопросы философии, политической экономии, истории, естественных и точных наук) выдающихся мыслителей и ученых всех времен и народов; эпистолярный роман - роман в форме писем занял прочное место в истории художественной литературы. Иными словами, письмо как тип текста обнаруживается в рамках всех функциональных стилей и в каждом из них своей формально-содержательной структурой соответствует его основным параметрам.
Поэтому наиболее целесообразно, по-видимому квалифицировать письмо как единицу эпистолярного жанра, единственного в своем роде, имеющего сквозной, проникающий характер, представленного во всех функциональных стилях. Дифференциальные признаки жанра письма маркируют его функционально-стилистическую принадлежность и. соответствуют основным показателям каждого данного стиля. Интегральные признаки жанра обеспечивают его единство при всем стилевом многообразии конкретных эпистолярных текстов и его выделимость из прочих жанров письменной речи. Определение признака как интегрального или дифференциального, как известно, зависит от уровня анализа объекта: интегральный на более низком уровне обобщения (сложности), он становится дифференциальным на более высоком. Это положение справедливо и в нашем случае: признаки, объединяющие все эпистолярные тексты в один жанр, являющиеся интегральными в его пределах, на более высоком уровне, при сопоставлении с другими жанрами, служат для различения письма, отмежевания его от других текстов, т.е. при жанровой стратификации письменной речи выступают в роли различительных, дифференциальных. Они являются постоянными, обязательными, и как таковые обнаруживаются в. каждом отдельном письме. К их числу, в функциональном плане, относится эксплицитно выраженная контактоустанавливающая (фатическая) функция, выполнение которой в структурно-семантическом плане, обеспечивается прежде всего, контактной рамой письма, идентифицирующей обоих коммуникантов, их ролевые позиции в данном акте коммуникации и возможную направленность их взаимоотношений до него; однозначно устанавливающей пространственно-временные параметры создания (порождения) данного текста.
Импульсом к порождению письма является ситуация, в которой прямо или косвенно участвовали или продолжают участвовать оба коммуниканта, т.е. в дополнение к фонду пресуппозиций, общему для данного социума, письмо исходит и из общего опыта коммуникантов относительно конкретной ситуации, отражаемой в письме, что находит свое выражение в специальных, характерных для эпистолярного текста отсылках.
Отдельно взятое письмо можно рассматривать как реплику диалога, рассчитанную на ответную реакцию партнера, а обмен письмами как диалогическую ситуацию с постоянной сменой ролей адресанта и адресата: первый становится вторым и наоборот. Поскольку дистанцированность коммуникантов онтологически включена в эпистолярный коммуникативный акт, разрыв во времени и пространстве между отправлением письменного сообщения из одного адреса и его получением в другом обусловливает обязательное отставание ответной реплики от стимулировавшего ее запроса. Ответ, который приходит отправителю письма, вдвойне отдаляется от запроса, ибо включает время прохождения инициального письма от адресанта к адресату и ответного обратно. Чем значительнее разрыв между отправлением стимула и получением на него реакции, тем большее количество событий включается в этот промежуток, тем меньше соответствие между коммуникативными условиями порождения эпистолярного текста отправителем и его же восприятия ответа-реакции на свое письмо. Увеличение указанного разрыва возможно лишь до определенного порога, за которым прагматическая значимость эпистолярной коммуникации сводится к нулю.
При том, что каждый текст ориентирован на определенного получателя, только письмо предполагает обратную связь в аналогичной форме, что зафиксировано в весьма развернутой системе лексико-грамматических средств.
В связи с обязательной заявленностью автора, в письме всегда эксплицитно выражены текстовые категории субъективной модальности и антропоцентричности. Письмо является единственным типом текста, в котором всегда находят свое местоименно-номинативное обозначение оба антропоцентра отправитель текста и его адресат.
Специфика антропоцентров эпистолярного текста заключается также в их способности выступать в качестве условных коммуникантов, что наиболее характерно для деловой переписки [Действительно, адресация типа "министру, ректору, начальнику, заведующему" предполагает также указание личного имени адресата, однако, письмо обращено к называемому лицу не как к личности, а лишь как к держателю определенной должности. Ни содержание, ни форма письма, адресованного в определенную инстанцию, не меняются при замене одного конкретного должностного исполнителя другим. То же справедливо в отношении адресанта деловой корреспонденции, выступающего не персонально, а в качестве представителя организации (вуза, завода, мастерской и т.п.) и подписывающего своим именем текст, собственно автором которого он не является. Замена индивидуальных коммуникантов их должностными ролями, обозримый набор и повторяемость коммуникативных ситуаций, в которых задействованы последние, являются основными факторами, обусловливающими надиндивидуальный, клишированный характер формально-содержательной структуры официально-делового письма.].
Сравнительно малый объем письма ограничивает выражение категории членимости элементарным архитектоническим уровнем членением на абзацы. Обладая средствами реализации всех текстовых категорий, письмо при этом представляет собой единственный тип письменного текста, которому, вне зависимости от функционально-стилевой принадлежности, не свойственен заголовок [Отсутствие заголовка характеризует и некоторые другие тексты, например, в официально-деловом стиле. В них заголовочная позиция замещена обозначением жанра. Ср.: "Рапорт", "Докладная записка", "Заявление" и т.п.].
Принадлежность каждого отдельного письма к определенному функциональному стилю и необходимость отражения в тексте именно данных стилевых черт, с одной стороны, а также обязательность репрезентации в нем характеристик эпистолярного жанра, с другой, приводят к сложному характеру выражения категории системности в письме.
Последняя осложняется еще более, если анализу подвергается эпистолярное наследие одного автора: к функционально-стилевым и жанровым особенностям прибавляются индивидуально авторские. Количественно-качественное своеобразие их взаимодействия и определяет специфику каждого конкретного письма. Так, в деловой корреспонденции жесткая регламентированность официально-делового стиля оказывается ведущей в этой триаде, ограничивая жанровые показатели и практически полностью снимая индивидуально-авторские. И наоборот, частная переписка в максимальной степени отражает именно последние.
Перед исследователем письма как типа текста, таким образом, стоит особо трудная задача определения роли, места и принадлежности обнаруженных свойств, без чего создание типологии эпистолярных текстов невозможно. Особый интерес в этом смысле представляют собрания писем выдающихся деятелей науки, культуры, литературы. Одним из доказательств их высокой познавательной и эстетической ценности служит тот факт, что переписка автора не только включается в собрания его сочинений на родном языке, но и переводится, наряду с его произведениями, на иностранные. Оригиналы и переводы писем одного из таких крупных представителей мировой литературы XX века Эрнеста Хемингуэя послужили материалом предлагаемой статьи.
По оценкам специалистов, Хемингуэй написал около 7000 писем, не считая многочисленных телеграмм, предвосхищавших получение адресатом более развернутого сообщения. Его первые сохранившиеся послания (к родителям и сестре) написаны в девятилетием возрасте. В завещании, составленном за 3 года до смерти, писатель запретил публикацию своих писем из опасения нанести ущерб кому-либо из лиц, широко упоминавшихся в его частной переписке. Однако даже при жизни Хемингуэя разные периодические издания, с его согласия, публиковали отдельные письма, затем некоторая часть их появилась в книге воспоминаний его последней жены Мэри Уэлш "Как это было" и, наконец, через 18 лет после смерти писателя, в 1979 году, она принимает решение о публикации писем мужа.
Всего для первой научной публикации, снабженной комментариями и отсылками, Карлос Бейкер, исследователь и биограф Хемингуэя, отобрал около 600 писем (Baker 1981), что составило менее одной десятой всего эпистолярного наследия. Именно они, по мнению составителя издания, в наибольшей степени отражают специфику Хемингуэевского письма. Некоторую часть своей переписки Хемингуэй уничтожил. Основная же ее часть в разных объемах является собственностью более, чем сотни частных и университетских библиотек.
По свидетельству самого писателя, "письмописание" было обязательной и неотъемлемой частью его существования, помогавшей ему не только общаться со своими многочисленными корреспондентами, но и выливать на бумагу "то, что накопилось в душе и в голове и что не отшлифовано для рассказа". Он писал много и быстро, постоянно извиняясь за огрехи в стиле и орфографии, поддерживая тот тон общения, который установился у него с каждым определенным адресатом.
Выше упоминалось, что функционально-стилистическая специфика эпистолярного текста определяется ролевой принадлежностью адресанта тем, выступает он в качестве должностного или частного лица. Поскольку вся переписка Э. Хемингуэя, представленная в "Избранных письмах 1917-1961 годов", является частной, принадлежит одному автору и, следовательно, отражает мировосприятие и поведенческие реакции одной психофизической личности, можно предположить, что все рассматриваемые тексты отличаются стилевой гомогенностью. Однако это не так. Они существенно различаются по форме. Их стилистическая окраска (тональность) не зависит от развиваемой темы, но полностью определяется адресатом. Так, например, обсуждение литературных проблем осуществляется в академическом тоне в письмах к Гертруде Стайн или Алис Б.Токлас, в сниженном к Эзре Паунду или Арчибальду Маклищу, в общеразговорном к Максуэллу Перкинсу или Артуру Майзенеру. Данное обстоятельство подтверждает, что формально-содержательная структура письма полностью зависит от ролевых отношений, в которых состояли коммуниканты. Изменение отношений влечет за собой обязательное изменение эпистолярного текста.
Первым знаком, устанавливающим положение коммуникантов на шкале близости/отдаленности и в определенной степени лимитирующим набор возможных способов развертывания письма, является левая часть контактной рамы обращение к адресату. Наиболее официальное из них Dear Mr. (Miss) + фамилия (Dear Mies Stein, Dear Mr. Liveright, Dear Mr. Wilson и Т.П.). Такая форма установления контакта предполагает профессионально-деловую тематику письма, в свою очередь, обусловливающую использование нейтрально-литературной и общеразговорной лексики, включение антропонимов по принципу их принадлежности к профессиональной сфере в данном случае это имена критиков, издателей, литераторов.
На другом конце шкалы находятся обращения с превосходной степенью прилагательного Dear(Dearest Hadley, Му Dearest) и с уменьшительной формой личного имени или его заменой на домашне-ласкательное (Му dearest Pickle, Dearest Kitten Pickle-Мэри Уэлш, Dearest Mousie сыну Патрику). В этих письмах преобладает событийно бытовая тематика, в изложении много юмора, откровенного выражения эмоций.
Между концами шкалы располагается наиболее обширная группа обращений, где к относительно официальному Dear присоединяются уменьшительные формы собственных имен (Dear Mike, Dear Мах) или их шутливые замены (например, к Эзре Паунду: Dear Duce, Dear Prometheus). Тематически они чрезвычайно пестры, что объясняет вариативность их лексического состава, стилистическую в том числе. Здесь тоже много юмора, даже дурашливости, экспериментирования со словами.
В связи с линейным развертыванием текста, характер отношений участников эпистолярного коммуникативного акта, который задается в обращении автора письма, самого автора сначала не называет, но эксплицируется через обозначение адресата, в левой части контактной рамы. Только после завершения текста, в закрывающей его правой части контактной рамы, через формулу признания своего авторства, адресант подтверждает степень близости/отдаленности отношений, заданных в обращении.
По-видимому, можно утверждать, что письмо является единственным типом текста, язык которого полностью определяется отношениями коммуникантов. Даже идентичное или соотносительное содержание разных писем, исходящих от одного адресанта, но направленных разным получателям, оформляется разным способом.
Рассмотрение переписки одного автора показывает также, что актуализация отдельных текстовых категорий и выполнение письмом отдельных функций, несомненно, задаваемых автором, зависит тоже в первую очередь от адресата.
Возвращаясь к идентификации автора письма, осуществляемой в правой части контактной рамы, в ее представленности в переписке Хемингуэя, отметим, что она, как и следовало ожидать, состоит в корреляции с характером обращения и тоже отражает три типа отношений между писателем и адресатом: деловые, дружеские, интимные. В первом случае вариативность формулы подписания письма незначительна, осуществляется исключительно за счет ее начала и происходит в рамках имеющегося набора эпистолярных клише: yours sincerely, yours always, yours truly и под. Собственно подпись неизменна: это всегда Ernest Hemingway.
Письма дружеские и интимные, при всем разнообразии имеющихвя в них заключительных формул, все же показывают некоторые закономерности. Первая из них это несомненная тенденция к использованию шутливой подписи (прозвища): Wemedge; Pappy; Pop XI; Hem; Hemmy; Stein, Hemmlngateln; Hem Hollow Bone Stein и т.п. Вторая наличие определенной стабильности в подписях к (относительно) постоянным корреспондентам. Например, письма к Максуэллу Перкинсу и Чарльзу Скрибнеру всегда подписываются просто Ernest; Лилиан Росс и Адриане Иванчич - Mister Papa; Арчибальду Маклишу - Pappy; сыну Патрику - Papa и т.д. И, наконец, третья это широкая вариативность формул заверения, от незначительного варьирования в пределах имеющихся клише (Best to you always; Take care and good luck; Yours in prickly heat; So long, Dos) до развернутого на 1-3 строки эмоционального признания (... take good care of yourself and accept the obedient devotion of your Taty;…much love and know I'm not impatient, I'm just desperate, E.H.).
Разнообразие формульных зачинов/концовок, неоднородность лексического состава, резкие перепады стилистической тональности, обнаруживаемые в эпистолярном наследии одного автора, могут привести к предположению, что собрание писем лишено того стилевого единства, которое характеризует собрание сочинений. Подобное предположение в определенной мере справедливо: художественное произведение отражает типизированное событие и обращается к обобщенному адресату, тогда как письмо привязано к конкретной ситуации и адресовано конкретному реципиенту. Несколько упрощая положение, можно сказать, что коллективный адресат художественных произведений одного автора примерно неизменен, тогда как единичные адресаты писем множественны по своему составу и характеру и требуют разных регистров коммуникации. Иными словами, отношения автора/реципиента, определяющие внутреннее стилистическое расслоение переписки, ответственны и за ослабление выраженности в ней общих характеристик авторского идиолекта. Подобному ослаблению способствует и сравнительно малый объем письма: системность идиолекта, тот особый характер взаимосвязи и взаимообусловленности отдельных черт индивидуальной речи, который позволяет идентифицировать одного автора в разных речевых произведениях, требует для своего проявления больших объемов, чем тот, которым располагает усредненный эпистолярный текст.
И тем не менее, письма несут на себе печать авторского индивидуального стиля, особенно очевидную именно при анализе их собрания. Она помогает преодолеть влияние малого объема, ибо представляет письма в их совокупности, как своего рода протяженный цикл, элементы которого взаимодополняют друг друга. Она показывает повторяемость ряда направлений переписки (тематических, стилистических), связанную с неизменностью ряда адресатов, т.е. Позволяет говорить о наличии некоторых формально-содержательных единств внутри переписки. Опять же, очень схематизируя ситуацию, их можно уподобить разным речевым партиям и сюжетным линиям, представленным в одном крупном художественном произведении. Собрание писем, наконец, демонстрирует несомненную приверженность автора к определенным темам, которые соотносительны со сквозными тематическими повторами художественной прозы.
Таким образом, если в отдельно взятом письме индивидуальности левые черты могут и не обнаружиться, то собрание писем выявляет их с неоспоримой доказательностью. Рассредоточенные во времени письма, естественно отражая эволюцию отношений между корреспондентами, так же естественно отражают и эволюцию пишущего, не отделимую от эволюции его творческой деятельности.
Конечно, между Хемингуэем всемирно известным автором новелл и романов и Хемингуэем автором "Избранных писем" нельзя доставить знак равенства, ибо в первых он заявлен как компонент образной системы произведения, как образ автора, как построение идеализированное и абстрагированное от той человеческой данности, которая предстает в письмах, написанных ох собственного имени не обобщенной, а сугубо конкретной личности. Именно в этом последнем проявляется их непреходящая ценность для реконструкции писательского истинного лица, для восстановления "биографии его душ" (Лотман 1987), для выявления нравственного климата его эпохи"
Сказанное подчеркивает важность рассмотрения переписки писателя как составной части его наследия, целесообразность включения ее в собрания его сочинений и, соответственно, необходимость ее перевода наряду с переводом художественных произведений. Причем, учитывая откровенно личностный характер писем, чрезвычайно а желательно, чтобы в их переводе принимало участие минимально возможное количество людей: общеизвестно, что переводчик вносит свое индивидуальное восприятие текста оригинального в текст переводимый. Это положение полностью справедливо и в отношении юоьма. Однако если в тексте художественной посредник между автором и читателем, при всех трансформациях, стремится сохранить прежде всего, функции, выполняемые художественным образом произведения, то в письме, где последний либо вовсе отсутствует, либо факультативен, где все подчинено выражению личности адресанта, особенно важно сохранить именно ее. В этих условиях первостепенное значение приобретает единство переводческого восприятия авторской личности, что может быть обеспечено при переводе каждым отдельным переводчиком не единичных писем, а их крупных массивов, позволяющих писательскому мировосприятию и идиолекту найти в них достаточно адекватную реализацию, а переводчику, соответственно, ее обнаружить и передать.
На русский язык переведено более пятидесяти писем Э. Хемингуэя. После двух эпизодических прижизненных публикаций в 1937 и 1949 годах (в журнале "Интернациональная литература" и "Литературной газете"), остальные письма появились с разрывом в двадцать лет тремя группами. Первая, самая незначительная, явилась откликом на смерть писателя разных периодических изданий в 1962 году.
Из-этой группы писем три адресованы советским литераторам два (от 19 августа 1935 и 23 марта 1939) И. Кашкину, открывшему писателя для нашей страны, первому его переводчику и критику, одно (от 20 июня 1946 г.) К. Симонову. Архивы Хемингуэя оригиналами этих писем не располагают и в "Избранные письма" вошла их перепечатка из журнала Soviet literature, где они появились в 1962 году в сокращенном виде, о чем уведомляет комментарий К. Бейкера. Еще три это письма молодым писателям, а также родителям после первой мировой войны.
Скудость этой "партии" переведенных писем объясняется недоступностью оригиналов, связанной с авторским запретом на их публикацию. Следующие переводы появились в "Огоньке" в 1982 (№ 35) и 1983 (№ 8) годах, вскоре после выхода в свет собрания Selected Letters. Отбор текстов, перевод и комментирование осуществлены В. Погостиным. 14 представленных здесь писем охватывают почти двадцати пятилетний период (I937-I96I) и адресованы сыну, будущей жене, соседям, друзьям литераторам всего 9 корреспондентам.
И, наконец, количественно наиболее представительная группа писем (перевод М. Гурвица) составила Приложение к книге Н. Фуэнтеса "Хемингуэй на Кубе". Всего на вилле писателя, после его отъезда, при описании оставленных им материалов, было обнаружено около тридцати писем, адресованных Хемингуэем, и почти столько же, написанных им. Большинство последних (16) написано в ноябре-декабре 1944 года Мэри Уэлш и считалось утерянными. Среди остальных много неоконченных и неотправленных, о чем сообщается автором книги.
Наличие нескольких переводчиков, подготовивших публикацию первых писем, и отсутствие в "Избранных письмах" полных, не сокращенных оригиналов главных из них, недоступность оригиналов Приложения к "Хемингуэю на Кубе", хранящихся в музее Финка Вихия, ограничивают сопоставительный анализ эпистолярных текстов Хемингуэя тем незначительным корпусом, который дан в "Огоньках".
Для В. Погостина это не случайное обращение к Хемингуэю (он выступает также автором комментария к кубинской книге), и у него несомненно, сложился свой, очень положительный облик великого писателя, о чем говорит краткое вступительное слово переводчика и что призваны засвидетельствовать письма самого автора. Именно этим желанием доказать абсолютную положительность Хемингуэя, по-видимому, следует объяснить многочисленные купюры и переведенный писем. Усечению подвергаются резкие выражения автора, некоторые его, рискованные с точки зрения переводчика, соображения о войне, любовных утехах или просто о знакомых людях. Противоречивость, неоднозначность, сложность личности писателя, его человеческие слабости и заблуждения, отраженные в письмах, из переводов изъяты: Хемингуэй-великий писатель идентифицируется с Хемингуэем-человеком, и то, что осталось за пределами образа автора, не допускается и в его автопортрет.
Данный вывод можно экстраполировать на подавляющее большинство переводимых писем, принадлежащих различным авторам. Как хорошо известно, интерпретационная деятельность переводчика всегда и неизбежно включается в процесс перевода. В эпистолярном тексте ее результаты проявляются, в частности, в усечениях, изымающих те фрагменты письма, которые в большей или меньшей степени не соответствуют разработанной переводчиком интерпретационной модели. Иными словами, субъективная модальность переводчика активно включается в эпистолярный текст уже на композиционно-речевом уровне. На уровне лексико-грамматическом ее воздействие осуществляется за счет варьирования интенсивности выражения авторских оценок и эмоций, что приводит к некоторому смещению позиций эпистолярных коммуникантов на шкале близости отдаленности. Только переводчика зависит решение вопроса об обращении на "ты" или на "вы", о формульном начале "дорогой" или "уважаемый", о нюансировке финала, ибо английский язык предполагает по одному обозначение и для обоих русских местоименных вариантов (you), и да инициального dear. То же справедливо и для заключительного, стоящего перед подписью, Love, которому могут соответствовать "целую", "привет", "пока" и т.д.
При переводе из частного письма в значительной степени уходит его разговорность, оно больше ориентируется на нормы кодифицированного языка: вносимые переводчиком знаки препинания и союзы логизируют, "причесывают" синтаксис, который нередко "расползается" (is sprawling), т.к. естественно отражает необходимость письменной фиксации мысли в непосредственной временной связи с ее порождением, без предварительного этапа шлифовки выражения. Строгость книгоиздательских морально-этических требований тоже вносит свою лепту в "облагораживание" оригинала при переводе, в приближение его к литературной норме.
Все это вместе Взятое весьма существенно влияет на стилистическую тональность письма, изменяя в нем то основное, чем отливается именно и только эпистолярный текст; самохарактеристику автора и специфику его отношений со своими адресатами.
Литература:
1. Лотман Ю.М. Сотворение Карамзина. М., 1987; 336 с.
2. Смирнова М.С. Составление деловых писем - М.. 1962. 182 с.
3. Фуэнтес Н. Хемингуэй на Кубе. М., 1988. 446 с.
4. Baker С., ed. Е.Hemingway: Selected Letters 1917-1961. London, New York, 1981. 948 p.
5. Effective writing. Study guide. Washington, 1975. 106 p.
6. McGrimmon J. Writing with a purpose. Boston, 1976. 501 p.
7. Routledge's complete letter writer. London, 1961. 262 p.
При заимствовании материалов с сайта активная ссылка на источник обязательна.
© 2022 "Хемингуэй Эрнест Миллер"