Петрушкин А.И., Агранович С.З. Критика о романе "Фиеста (И восходит солнце)" Э. Хемингуэя

Петрушкин А.И., Агранович С.З. «Неизвестный Хемингуэй. Фольклорно-мифологическая и культурная основа творчества», Самара: «Самарский дом печати», 1997.

Трудно найти в литературе XX века произведение, вызвавшее такую бурную полемику и о котором высказано было (и высказывается) столько противоречивых, порой прямо противоположных мнений, как роман Э. Хемингуэя «И восходит солнце» («Фиеста»). Много споров велось прежде всего вокруг проблемы: кто является основным героем романа. Л. Гурко, не без влияния Ф. Янга, утверждал, что Джейкоб Барнс — «герой, действующий под маской антигероя», а вот Педро Ромеро — «универсальный герой, которого узнаешь в любое время и в любом месте».

Очень интересна, но весьма сомнительна попытка Д. Уилдера сравнить Джейка Барнса с меллвиловским Ахавом и вообще представить персонажей почти всех произведений Э. Хемингуэя как пародийных, сделав исключение лишь для Роберта Джордана. Вызывает недоумение и серьезное возражение попытка А. Скотта считать Роберта Кона едва ли не основным героем романа. «Он наиболее нормальный характер в этой книге», — восклицает американский критик в статье с многозначительным заголовком «В защиту Роберта Кона». Было бы легко и просто успокоиться, отнеся злополучную статью к области литературоведческих парадоксов, но, по всей вероятности, непосредственно под ее влиянием появилась концепция Е. Роувита, сближающего Роберта Кона и Джейкоба Барнса, называющего их двойниками, и Р. Столлмана, твердо уверенного в том, что именно Роберт Кон — герой произведения.

Поскольку не решены окончательно многие частные проблемы, связанные с романом «И восходит солнце», то невозможно говорить и о том, что вполне определена его суть. Именно поэтому до сих пор прочно бытует мнение, что произведение это — «манифест «потерянного поколения». Потому-то была возможна та оценка романа, которая прозвучала во многих критических статьях, исследованиях, даже учебниках.

«Непримиримость нравственного страдания, неутомимость тревоги показывают, что дело идет о серьезном идейном кризисе, затронувшем массу обыкновенных людей и потому имеющем важное значение. Даже отчаяние героя «Фиесты» — самой печальной книги XX века — лишено внутренней уверенности... — писал В. Днепров. — Лейтмотивное слово таких людей: не знаю» (Выделено нами — А. П., С. А.).

Трудно принять и так сказать «модернистскую» позицию, занятую К. Бейкером, который утверждал: «Моральная норма книги очень здорова, как здоровы и носители почти мальчишеской независимости духа Джейк Барнс, Билл Гортон, Педро Ромеро». Отсюда К. Бейкер определяет и сам конфликт произведения: столкновение носителей моральной нормы и «болезненно ненормального тщеславия триады Эшли—Кембелл—Кон».

Пожалуй, лучше остальных исследователей судит о романе наш литературовед И. Финкельштейн, который в монографии «Хемингуэй — романист» с полным основанием утверждает: «Единственно, что перед Хемингуэем, глубоко пережившим кризис ценностей, не мог не возникнуть вопрос о том, каким путем ему идти как художнику слова. Но в сознании автора «Фиесты» мир не сводился к одному лишь «ничто» и не был воплощением только безнадежности и анархии. Поэтому, глубоко уважая Джейка, Хемингуэй не последовал за автором «Улисса». Отсюда вполне понятен и обоснован вывод: «Безысходность изображенной Хемингуэем трагедии с огромной художественной силой воплощена в трех кругах романа, оставляющего впечатление, что все герои двигались по порочному кругу и никуда не пришли. Но мы знаем, что в романе есть не только мука Джейка, но и его борьба со своим отчаянием (также отразившемся в художественном строе «Фиесты») и его поиски жизненного идеала.

Противоречивые, зачастую полярно противоположные выводы исследователей, являются, по-видимому, прямым следствием утверждения, что Джейкоб Барнс — просто лирический герой Э. Хемингуэя, который после первой мировой войны чувствует и внутри, и вокруг себя пустоту.

И в нашей американистике, и в американском литературоведении обычно таким образом выстраивалась и выстраивается цепочка «лирических» или «раненых» (Ф. Янг) героев: Ник Адамс, Гаролд Кребс («В наше время»); Джейкоб Барнс («Фиеста»); лейтенант Фредерик Генри («Прощай, оружие!»); писатель Гарри («Снега Килиманджаро»); Гарри Морган («Иметь и не иметь»); Роберт Джордан («По ком звонит колокол») и т. д. Но ведь Джейкоб Барнс явно «выламывается» из этого, на первый взгляд, верного построения героев. Если Ник Адамс уходил, прятался от людей на лоне природы или в художественном творчестве, пытаясь при этом обрести какие-то новые идеалы, связывающие его с жизнью, обществом, то в «Фиесте» Джейк прямо утверждает, что именно люди помогают ему перенести его ущербность (и здесь обнаруживается одна из сторон своеобразной этической программы произведения: нужно понять причины боли, ущербности, самому изжить их, охраняя людей от чужих страданий).

Замечено уже, и не без основания, что роман Э. Хемингуэя соприкасается со многими произведениями, в которых болезнь так цли иначе отражала состояние мира, «и при этом примечательно, что и в поэме Элиота, и в написанных позже романах Фолкнера и Гамсуна тема поворачивалась в определенном аспекте, подчеркивающем смерть самого жизненного начала, истоков жизни, утрату способности воспроизводить самое себя, то есть взята именно в том плане, в каком она предстает в «Фиесте». Но важна здесь не только констатация факта, гораздо значительнее то, что И. Финкельштейн ощущает разницу в трактовке болезни у разных художников, замечая, «что болезнь не влечет к себе ни автора, ни его героя и что здоровье их в том и заключается, что они совсем не по своей воле, узнав смерть и болезнь, стремятся уйти от них и преодолеть их в себе».

В свое время роман Э. Хемингуэя, и это было уже отмечено, именовался критиками двадцатых—тридцатых годов «манифестом «потерянного поколения», но, вероятно, точнее будет назвать произведение «ответом» (и время все отчетливее высвечивает эту грань романа) тем многочисленным манифестам, которые появились между 1922 годом (время опубликования поэмы Т. С. Элиота «Бесплодная земля» (The Waste Land) и 1925 — годом выхода в свет небольшого произведения того же поэта «Полые люди» (Hollow Men):

И, наконец, финал. Не трагический даже — высокий трагизм мог бы в какой-то степени примирить с тусклым существованием, а — ...