Сильман Т.И. «Фиеста»
Недавно Хемингуэй написал статью в американском революционном журнале "Нью-мессес", посвященную гибели ветеранов войны, посланных в период ураганов на Флоридские рифы. Эта статья — страстное обличение жестокости капитализма.
"Кто виновен в их гибели? — спрашивает Хемингуэй. — Автор этой статьи живет далеко от Вашингтона и не знает, как ответить на эти вопросы. Но он знает, что богатые люди — яхтовладельцы, рыболовы, как например президент Гувер или президент Рузвельт не ездит на Флоридские рифы в период ураганов... Всякий знает, что это опасно для собственности, — говорит он дальше, а заканчивает так: — Ты мертв, брат мой! Но кто бросил тебя в ураганный период в рифах, где тысяча людей до тебя погибла от урагана, строя дорогу, смытую теперь водой?
Кто бросил тебя там? И как теперь карается человекоубийство?"
Эта статья означает, что Хемингуэй, наконец, покинул позицию "нейтрального" художника капитализма.
Но от статьи в журнале до художественной перестройки для Хемингуэя — огромный шаг. Ибо в своем художественном творчестве Хемингуэй до сих пор исходит из капитализма, как из раз навсегда существующей данности. Это относится и к роману "Фиеста".
"Фиеста" — роман о современной западной интеллигенции — написан так, как будто на земном шаре вообще не существует таких явлений как политика, как борьба партий, как классовая борьба. У Хемингуэя нет ни истерики, ни ложного надрыва, он не описывает особенно ярких уродств, как Селин, по проклинает, как Олдингтон, не копается во внутренностях, как Джойс. Ничего не "обнажаяя" и не "разоблачая", он бесстрастно роняет слова, как в разговоре, предоставляя нам самим делать выводы. И выводы приходят сами собой, ибо Хемингуэй — блестящий художник, и "констатирует" он блестяще.
Мы знаем драмы и романы "настроений" (Чехов, Гамсун). "Фиеста" — это роман "дурных настроений". Это именно не убежденный пессимизм философа, так или иначе взвесившего все "за" и "против", все причины и следствия, а уныние неврастеника, проведшего бессонную ночь и обладающего достаточной долей здравого смысла, чтобы не обвинить в этом весь остальной мир.
Мировая война, кос первопричина всех и всяческих бедствий "погибшего поколения", только-только намечена в романе. От войны непосредственно пострадал один только главный герой. Война дана, как "случайная" причина. Другие герои несчастны по другим "случайным" причинам. Кто обанкротился (Майк), кому не повезло с мужьями (героиня Брет). И только "случайно" упоминается, что все они так или иначе побывали на войне.
Герои Хемингуэя изо всех сил стараются сохранять почтительное расстояние между собой и жизнью.
Они приемлют лишь "отобранную", подготовленную для них действительность. Они тщательно составляют "меню" подходящих им явлений жизни, словно они будут им поднесены на блюде.
Однако, Хемингуэй показывает, чего стоит такой подход к действительности: хотя герои Хемингуэя "бежали от жизни", но "жизнь" настигла их и на самой "фиесте". И веселая фиеста, с "чудесными быками" превратилась в малоправдоподобный кошмар, в "скверный фарс" с финальной дракой главных героев.
Хемингуэй рисует трагическое одиночество своих героев. Это, собственно, основная его тема. Одинока вся эта маленькая группа, и каждый из них в отдельности тоже одинок. Даже Брет и Джейк, любящие друг друга, трагически разъединены "несчастным случаем" Джейка. Поэтому всем им ничего не остается, как симулировать беспечность и веселость (отсюда их безостановочное пьянство). Поэтому они ничего на свете так не боятся, как откровенностей, как "проблемного" разговора. Особенно когда дело касается важных для них вопросов. "Мы, вероятно, пустились бы в рассуждения о войне и решили бы, что она приводит к гибели цивилизации и что, может быть, лучше обойтись без нее. С меня было довольно", — так Джейк уклоняется от своей личной "трагической" темы.
Мне было все равно, что такое мир, — рассуждает Джейк в одну из своих бессонных ночей. — Все, что я хотел знать, это — как в нем жить. Возможно, если додуматься, как в нем жить, тем самым можно узнать, каков он".
Хемингуэй очень хорошо показывает несостоятельность "способов жизни" своих героев. Достаточно посмотреть на "трагический" исход фиесты, чтобы стало ясно, что стремление "казаться веселым и ироническим" во что бы то ни стало — не приводит ни к чему.
И робко, очень робко Хемингуэй намечает, откуда можно было бы ждать спасения. В сущности, разочарованный и равнодушный Джейк любит жизнь. Он любит природу и любит людей, и любит купаться, и любит удить рыбу, и с удовольствием работает мотыгой, чтобы набрать червей для ловли рыбы, и — любит свою работу. Иногда он мимоходом роняет: "с удовольствием поработал два часа". И робко, еще не как противопоставление безвыходному одиночеству, еще не как выход, звучит импрессионистическое описание утреннего Парижа, которое заканчивается так: "По всей улице люди шли на работу. Приятно было идти на работу".
Может быть, выход — в близости с этими людьми, "выходящими по утрам на работу"? Может быть, здесь уже есть маленький намек на такую близость? Сам герой этого еще не видит, это — одно из его бесчисленных "настроений", результат импрессионистического, почти внеэмоционального фиксирования явлений внешнего мира. Но, может быть, это увидит писатель Хемингуэй? Его выступление о ветеранах войны подкрепляет такого рода предположения.
Роман Хемингуэя написан по принципу многих психологических романов импрессионистического толка, где все напряжение повествования держится на противоречивом соотношении высказанного и невысказанного, внешнего и внутреннего, явного и подразумеваемого, на принятой за аксиому противоположности между внешним поведением героя и его "душевной жизнью". В "Фиесте" два сюжета: один — "официальный", высказанный словами, второй – "тайный", подсознательный. Первый показывает внешнюю сторону поведения Джейка, второй вскрывает его истинные чувства. Первый, "официальный", сюжет находится таким образом на службе у второго, и все кажущееся безразличие внешних описаний направлено на то, чтобы в каждый данный момент доводить до вас "истинное существо" переживаний героя.
Хемингуэй во многом напоминает Дос-Пассоса — и внешне и по существу. Но Дос Пассоса — без его многоплановости. Дос-Пассоса — одних только "историй отдельных героев". Поэтому трагическая несостоятельность субъективного сознания показана у Хемингуэя не так наглядно, как у Дос-Пассоса. Он ставит те же проблемы, но не дает их решения. Его точка зрения гораздо уже и ограниченнее.
Хемингуэй дает малый круг вещей и людей — не картину, а уголок картины. И обобщающий смысл произведения получается у него не из столкновения различных пластов и аспектов действительности (как у Дос-Пассоса), а внутри одного пласта, внутри одного этого "малого мира".
Но взгляды Хемингуэя на действительность меняются, и мы вправе ожидать от него, что он покажет нам не только "малый мир", но и "большой мир", не только "отрицательных" героев, но и положительных, не только прозябание, но и действительную жизнь.
При заимствовании материалов с сайта активная ссылка на источник обязательна.
© 2022 "Хемингуэй Эрнест Миллер"