Эрнест Хемингуэй
Эрнест Хемингуэй
 
Мой мохито в Бодегите, мой дайкири во Флоредите

Биограифя Эрнеста Хемингуэя - Глава 8

Эрнест Хемингуэй. Биография

Как-то утром того лета Эрнест поздно пришел на борт судна. Его сопровождал крупный, серьезного вида молодой мужчина, с осторожностью оглядывавшийся вокруг.

– Сегодня никакой рыбалки, Барон, – сказал мне Эрнест. – К тому времени, когда мы достигнем Гольфстрима, поднимется сильный ветер.

Не было заметно, что это его расстроило. Он почему-то ухмылялся.

– Познакомься с новым товарищем по плаванию, это Арнольд Самуэлсон. А это мой младший брат.

Арнольд будет жить на борту, – продолжал Эрнест, – он пришел сюда учиться писательскому искусству. А сейчас, ради бога, наведите порядок на судне, а не то я вас обоих вышвырну отсюда.

Арнольд приехал сюда на попутных машинах, чтобы расспросить Эрнеста об особенностях профессии писателя. Я узнал, что он несколько лет проучился в государственном университете на Среднем Западе, работал на уборке урожая и в газете, прежде чем добрался до Ки-Уэст. Он решил, что его жизненный опыт позволит ему хорошо писать, и если кто и может поделиться с ним полезной информацией, так это Эрнест. За все годы писательского творчества к Эрнесту никогда не приходил незнакомец и не говорил настолько многословно:

– Вы знаете, как это делать, а как насчет того, чтобы показать мне?

Арнольд был настолько искренним, что Эрнест не нашел ничего против его пребывания на борту. Полин была в восторге от него, потому что он был таким добродушным.

Так что он стал единственным признанным учеником Эрнеста. За свою игру на скрипке Арнольд быстро получил прозвище Маэстро.

Арнольд имел определенную популярность как вдохновитель комичных, но все же полезных советов молодым писателям, которые Эрнест опубликовал на следующий год в «Эсквайре» под заголовком «Монолог с Маэстро». Раньше Маэстро никогда не был на борту судна, но за шесть месяцев, проведенных на «Пилар», он узнал достаточно о писательском творчестве, чтобы публиковать статьи о рыбалке с Эрнестом.

В первую неделю пребывания Арнольда Эрнест хотел понаблюдать за его действиями и оценить, какую ценность он представляет собой как палубный матрос. Так что мы продолжили рыбалку. Но после первых двух дней Арнольд сильно обгорел на солнце, как это случилось с нами несколько месяцев назад.

– Пойдемте-ка в дом, джентльмены, – сказал Эрнест на следующий день, – мы немного отдохнем от солнца и немного побоксируем. Нет ничего лучше, чтобы поддержать свою форму для рыбалки.

Когда мы пришли, Чарльз Томпсон был уже там. Мы прошли на теневую сторону дома и постоянно меняли партнеров по тренировке, чтобы каждый мог попробовать силы с каждым. Арнольд был очень сильным, но его реакция была недостаточно быстрой, чтобы увернуться от серии хитрых ударов. Чарльз, как и Эл, двигался быстро, а у Эрнеста была не только быстрота удара и сила, но и хитрость.

– Давай, вперед! Шевели руками! – С кем бы из нас Эрнест ни боксировал, он был полон советов, предостережений. – Ну давай же, ударь меня! Посмотрим, сможешь ли ты!

Я сделал движение вперед и нанес прямой удар. Но мгновенно последовал ответ с правой такой силы, что в глазах все поплыло.

– Это для того, чтобы отучить тебя бить со всей дури. И прекрати улыбаться. Не надо строить из себя шута, когда боксируешь. Нужно быть хорошим противником. Держи левую руку повыше!

Чарльз не уступал Эрнесту в быстроте реакции, но его удары были значительно слабее. Мы провели несколько дней прекрасных состязаний, боксируя после полудня, пока Арнольд снова стал готов к выходу на солнце.

Перчатки всегда были скользкими от пота. Поэтому в конце нашего мероприятия возникали трудности со шнуровкой, а все, как правило, были в перчатках. После того как мы все уже были изрядно измотаны, Эрнест вел нас наверх в душ. Возможно, это нарушало порядок в доме, но, несомненно, освежало и восстанавливало силы.

Летнее солнце палило неистово, и экипажу «Пилар» было приказано не снимать одежды днем во время похода к Гольфстриму. Ты мог носить все, что угодно, лишь бы руки и ноги были закрыты. А Эрнест следил за тем, чтобы уже в первые минуты после отправления лица были тщательно смазаны мазью на основе оксида цинка.

– Это делается вот так, – говорил Эрнест и размазывал пальцем белую мазь по своему носу и вокруг рта.

Это было лучшим средством от загара. Вид Эрнеста во всем его макияже на фоне черной палубы «Пилар», без сомнения, вызвал бы шок у любого незнакомца. И хотя этим мерам предосторожности мы следовали ежедневно, чувствительная кожа на носу Эрнеста продолжала обгорать. У него была большая склонность к загару, чем у остальных членов команды. Возможно, отчасти это было из-за того, что он время от времени отправлял нас посидеть в тени, а сам продолжал оставаться на солнцепеке. Или он посвящал рыбалке слишком много времени, так что кожа на его носу не успевала заживать.

14 июля, на годовщину взятия Бастилии, у Эрнеста было готово более двухсот страниц его новой книги, и он с великим нетерпением снова страстно желал побывать на Кубе. Карлос Гутиеррес, который багрил для него рыбу в течение трех лет рыбалки на Кубе, ежедневно посылал сводки в Ки-Уэст через гаванский паром. Он сообщал о ситуации в Гольфстриме и о коммерческой ловле марлина местными рыбаками.

Арнольд, он же Маэстро, уже совершил несколько выходов в район Гольфстрима и доказал свою выносливость, но ему еще предстояло научиться ходить по палубе судна, не теряя равновесия. Ни один человек не рождается с этой способностью, и балансирование на палубе небольшой лодки есть не что иное, как приобретенное только путем практики качество. Напряжение рук и ног Маэстро, когда он собирал себя в кулак, борясь с непредсказуемым движением моря, было достаточным для того, чтобы сердце любого наблюдателя выпрыгнуло из груди. Он постоянно боялся очередного падения на зад после очередного просчета. Все же он был настолько благонамеренным, что нравился всем окружающим, вызывая добрую симпатию. Он очень хотел увидеть Кубу и в итоге пошел, как самостоятельный член экипажа, когда 18 июля Эрнест принял окончательное решение отправиться в Гавану. Помощник капитана с парома выполнял обязанности штурмана. Но легкое с первого взгляда путешествие таило в себе опасности. Дважды они перегревали оба двигателя из-за того, что впускные патрубки системы охлаждения забивала присутствовавшая в водах Гольфстрима трава. Но с наступлением ночи судно все-таки достигло Гаваны.

Спустя несколько недель после ухода Эрнеста в наш дом в Ки-Уэст зашел странный посетитель. Этот зрелого вида мужчина был блондином в белом костюме с ярко-красным поясом на брюках. Ему открыла дверь Лилиан Лопес-Мендес, очаровательная француженка, жена колумбийского художника.

– Ричард Галлибуртон, искатель приключений, – представился он. – Мне бы хотелось, чтобы мистер Хемингуэй рассказал мне о том затонувшем в зыбучих песках корабле, о котором он как-то упоминал в своих статьях. Сейчас я пишу для агентства печати.

Лилиан не очень хорошо знала английский, поэтому позвала меня. Я сказал, что Эрнест в данный момент находится в Гаване. Потом подошла Полин, представилась и объяснила, что Эрнест не планировал возвращаться ранее чем через несколько недель, но его можно застать после рыбалки в отеле «Амбос мундос» на Обиспо-стрит.

– Я всего лишь хотел поговорить с ним, узнать некоторые особенности местного колорита, – сказал Галлибуртон и ушел.

В следующие дни его видели в нескольких местах в районе Ки-Уэст. Он постоянно задавал вопросы. В следующую среду, когда судно «Р и O» отправлялось в Гавану, Полин и я пошли проводить Лилиан. Ричард Галлибуртон тоже был там, но уже без своего красного пояса. Он также направлялся в Гавану.

Позже мы узнали о том, что знаменитый искатель приключений немедленно пошел в отель Эрнеста. Тяжело дыша, он назвал себя по телефону и добавил:

– Я только что прибыл на судне из Ки-Уэст вместе с вашей сестрой.

– Да что вы говорите, – возразил Эрнест, – мои четыре сестры сейчас за тысячу миль отсюда.

Потом Галлибуртон описал Лилиан и Полин, меня и Бамби, Патрика и Джиги. Эрнест не испытывал удовольствия узнавать, какая тщательная исследовательская работа была проделана над ним. Он знал Галлибуртона как автора книг «Великолепное приключение» для путешественников, и у него уже сложилось определенное мнение об этом человеке. И когда Галлибуртон попросил разрешения прийти «приватно поболтать перед обедом», Эрнест рассвирепел:

– После душа я спущусь вниз, в вашем распоряжении будет пятнадцать минут. В баре я послушаю, что вы хотите мне сказать.

После того как Эрнест остыл не только физически, но и эмоционально, он спустился вниз в вестибюль. Он отвел в сторону менеджера Маноло Аспера и указал ему на человека, жестикулирующего в баре:

– Дайте ему комнату, если вы обязаны это сделать, но только не на моем этаже.

Маноло кивнул.

Затем Эрнест прошел в бар, положил свою большую руку на плечо Галлибуртона и сделал быстрое заявление собравшейся толпе друзей, знакомых рыбаков и продавцов лотерейных билетов.

– Джентльмены, – сказал он по-испански, – я хочу, чтобы вы все удовлетворили желания Ричарда Голопопкина, знаменитого американского искателя приключений и… (здесь он использовал особенное испанское слово). А теперь – каждый за себя!

В поднявшемся гаме Эрнесту удалось уйти от дальнейшей ответственности за события. Мистер Галлибуртон больше его никогда не беспокоил.

Спустя месяц я шел под парусом вдоль кубинского побережья и неожиданно вдалеке увидел знакомые очертания «Пилар». Эрнест заметил нас за несколько миль. Дело уже шло к вечеру, и после нескольких дней мотаний по Гольфстриму, когда шквалы попеременно налетали на нашу лодку и шли дальше, оставляя нас невозмутимыми, но насквозь мокрыми, мы были рады с кем-нибудь переговорить.

– Будьте готовы принять холодное пиво! – прокричал Эрнест.

Мы поймали четыре бутылки, перекинутые Эрнестом со своего судна, когда проходили рядом. Потом мы под хорошее пиво «Кристалл» провозгласили тосты за наше прибытие в кубинские воды и прокричали друг другу последние новости. На борту «Пилар» лежал марлин, но Эрнест еще закинул приманку перед тем, как увидел нас. Я познакомил его со своим компаньоном по плаванию, Джейком Климо.

– Лучше хватай трос, Барон! – в заключение прокричал Эрнест. – Мы отбуксируем вас в гавань, иначе в такой штиль вы застрянете здесь на несколько часов. На входе в гавань ветер переменчивый. Мы вам покажем, где встать на якорь… Подними карантинный флаг. Завтра ты можешь официально зайти в порт.

Мы закрепили конец троса у себя на лодке и скоро набрали скорость, получив возможность убрать паруса до заката солнца. Позже нам сказали о том, что наша лодка была самым маленьким судном с иностранной регистрацией, когда-либо входившим в кубинский порт.

На следующий вечер у нас была вечеринка на борту «Пилар». Там была Джейн Мейсон, и я так же быстро оказался во власти ее очарования, как многие молодые мужчины до меня. Я так здорово набрался, приканчивая ее напитки и торопясь приготовить новые для нее, что она обратила на меня внимание. На следующее утро Эрнест вел себя жестко, но доброжелательно.

– Сейчас ты капитан своей лодки и находишься в иностранном порту, Барон. Ты должен научиться справляться со своим похмельем, а иначе тебе подмешают слабительное в спиртное и украдут твой корабль.

Следующие дни были посвящены рыбалке. Нам удалось поймать замечательного марлина. Во время ленча Эрнест направил судно вдоль берега в направлении Мариэля или Джаруко, а затем становился на якорь. Перед едой мы купались и тренировались в нырянии против течения вдоль корпуса «Пилар». После двадцати минут развлечения сандвичи казались просто райской пищей.

В тот год настоящая миграция саргана началась не ранее первой недели сентября. За двадцать девять минут Эрнест справился с марлином весом двести сорок три фунта. Затем он вытащил полосатого марлина на сто тридцать фунтов всего за три минуты. Рыба была молодой, но сопротивлялась отчаянно.

– Несколько сезонов назад мне требовалось около часа на такую рыбину, – сказал Эрнест.

Насчет большой он признался:

– А с этой я бы боролся по крайней мере два с половиной часа. Их красиво поймали, впрочем, как и остальную рыбу. Просто у нас теперь больше опыта.

Эрнест показал мне несколько писем от читателей «Эсквайра», в которых они сомневались в достоверности его материала. Я видел то, что он делал, и знал о том, что все это чистая правда.

– Почему они так реагируют? – спросил я.

– Это тот тип людей, которые слышат эхо и думают, что порождают звук, – ответил он, – они слышат или читают мои шутки и воспринимают их за чистую монету. Подобно Хейвуду Брауну, который заклеймил меня обманщиком в боксе. Он, вероятно, подцепил эту идею, читая Гертруду Стайн, и эта мысль понравилась ему. Затем он выдавал это как свое умозаключение. Меня это сильно раздосадовало и, скорее всего, на этом еще не закончится. – Эрнест сделал еще глоток и добавил: – Молодой человек, я могу обманывать только так, как это делают писатели-фантасты. Я придумываю ситуации таким образом, что они кажутся правдоподобными. Но ты меня знаешь от и до по рыбалке, охоте, боксу. Я добиваюсь желаемого?

– Как никто другой.

– И мы будем придерживаться этого, Барон. Но я не могу отвлекаться на чье-то злопыхательство и должен продолжать свою книгу. Эта книга дает возможность заработать денег, и это хорошо. Потому что деньги обеспечивают независимость. У меня была возможность заняться бизнесом на Танганьике. Это дало бы детям шанс спокойно расти… Тебе следовало это понять. У меня нет времени беспокоиться об этой позорной чуши. Мне нужно до седьмого пота работать над книгой.

Джейк и я решили отправиться под парусом на Гаити, и Эрнест вышел нас проводить.

– Я поручу нашему агенту уладить ваши таможенные формальности, – сказал он, – думай головой и следи за сохранностью судна. И помни, все время будь наблюдательным. Это школа для писателя.

Вскоре Эрнест отправился в Ки-Уэст пополнить запасы продовольствия и привести в порядок дела. Он вернулся назад в Гавану в конце сентября, чтобы завершить последние главы рукописи книги «Зеленые холмы Африки». Под конец он писал от двадцати до двадцати пяти страниц в день, хотя обычно он делал около пяти ежедневно. Его рукопись составила четыреста девяноста две страницы, и он планировал начать на следующий день новый рассказ.

Поскольку работа над книгой была завершена, даже морские шквалы после полудня не могли удержать Эрнеста от рыбалки. Косяки рыб мигрировали по течению Гольфстрима, и он рассчитывал поймать хорошего марлина. В середине октября он занес инфекцию через рану в указательном пальце правой руки, которая развилась в серьезное заражение крови, что здорово напугало его. Палец сильно вспух, а потом опухоль в нем стала спадать, и осталось общее воспаление. Он печатал письма одной рукой на пишущей машинке, и они были более комичными, чем когда-либо.

Я написал о развитии событий на восточной стороне острова, где у нас возникли противоречия с местными властями. Он в ответ сообщил местные новости. Он сказал, что Джилберт Селдес написал о нем статью в «Эсквайре». Это звучало иронично, поскольку, когда Селдес был редактором издания «Дайл» в Европе, он отверг главы книги Эрнеста «В наше время» и, сделав это, посоветовал ему заняться работой в газете и оставить все иллюзии насчет писательского творчества. Эрнест сохранил то письмо с отказом. Он считал, что оно дает ему хороший удар по ребрам, когда ему это необходимо. Тогда у Эрнеста было что сказать забавного и особенно порочащего. Но его рука болела еще настолько сильно, что приходилось ограничиваться написанием только личных писем. Когда воспаление давало о себе знать, он продолжал отмачивать ее в растворе английской соли.

Ужасный ураган обрушился на южное побережье Кубы. В конце октября Эрнест вернулся на «Пилар» в Ки-Уэст. Он погрузился в работу, помогая своему другу Луису Куинтанилле, испанскому художнику, в организации показа гравюр в галерее Пьера Матисса в Нью-Йорке. Выставка планировалась на ноябрь. Сам Куинтанилла находился в мадридской тюрьме, обвиненный в участии в революционных событиях во время октябрьского восстания. Эрнест написал предисловие к каталогу и поручил Джону Дос Пассосу составить остальной текст. Эрнест оплачивал проведение выставки, и уже профинансировал издание каталогов, которые, по его убеждению, были «чертовски изумительными». В письмах всем своим друзьям он пояснял, что к нему могут отнестись предвзято из-за дружеских отношений с Куинтаниллой, но это лучшие исполненные сухой иглой гравюры, которые он когда-либо видел. Он также оплатил пошлину на гравюры, затраты на рекламу и пообещал приобрести пятнадцать экспонатов, если выставка не обеспечит достаточного объема продаж. Но он беспокоился насчет денег. В течение весны и лета он одалживал из своего резервного фонда нескольким друзьям, но никто из них не вернул обратно.

В ту осень в Ки-Уэст однажды сильно похолодало, что привело к гибели на мелководье многих рыб, от ронки и люцианов до каранкса и альбулы. Но это нисколько не повлияло на спортивную рыбалку на больших глубинах и в водах Гольфстрима. Эрнест уговорил Арнольда Джингрича, и вместе они поймали тунца, рыбу-парусник и большую барракуду. И Арнольд снова решил неотложные финансовые проблемы Эрнеста.

За неделю до Рождества Эрнест отвез Полин и детей в Пигготт, чтобы семья могла отметить там старинный праздник. Но в общем эта зима проходила в работе и беспокойствах. Эрнест хотел помочь Куинтанилле отделаться минимальным сроком. И последствия амебной дизентерии его снова серьезно беспокоили. Он работал над книгой, сокращал и уплотнял текст и решил публиковать по частям в журнале. У него были предложения от издательств «Скрибнерс» и «Космополитен». Приехал Макс Перкинс, но все время его пребывания Эрнест чувствовал себя совершенно разбитым от дизентерии. Лечение с помощью касторового масла, эметина и других медикаментов казалось еще хуже, чем сама болезнь. Но он на полном серьезе сказал Полин:

– Я уверен, что не хочу умереть от болезни, от которой умирал скот в Техасе.

В конце февраля на Кубе вспыхнуло серьезное восстание. Правительственные войска вывели из тюрем более трехсот людей, которых там недолго продержали, и расстреляли их. Эрнест знал некоторых казненных и был очень мрачен. Мои письма с острова, описывающие уличные бои, добавили некоторые подробности и, в этой связи, еще больше беспокойств.

Из-за кубинского восстания Эрнест решил рыбачить следующей весной в районе Бимини. Несомненно, большая рыба водилась в южной и восточной сторонах Гольфстрима. К тому же британские воды не особо затрагивала кровожадная политика. Эрнест узнал, что там есть неплохой отель, и пригласил друзей посмотреть, как им там понравится. Приехал Дос Пассос. Арнольд Джингрич сказал, что попытается. Мейсоны намеревались прийти из Гаваны на своем судне.

Пока планы только обретали форму, Эрнест получил письмо от Цейна Грея, который стал в начале 30-х годов наиболее известным приверженцем охоты на крупную рыбу. Грей мог пробудить интерес к рыбалке у кого угодно, и он разжег в Эрнесте страсть к этому виду спорта еще в ранние годы. Но творчество Грея было лишь в самых общих чертах сравнимо со статьями Эрнеста в «Эсквайре», содержащими бесконечные практические советы о том, как, когда, где и с помощью каких снастей можно поймать различных прелестных обитателей глубин.

В своем письме Грей просил Эрнеста присоединиться к нему в гигантском мировом круизе по рыбной ловле. Он полагал, что они могут снять про это фильм. Эрнест должен был использовать свою известность. Грей доставал оборотные средства, предоставлял судно и снасти на тысячи долларов. Затем они могут провести серию личных выступлений перед публикой и, по его подсчетам, поделить между собой, как минимум, половину миллиона долларов.

Эрнест расценил это как одно из наиболее искренних предложений, которые он когда-либо получал. С некоторым изумлением он понял, что заставил Грея проявить беспокойство о записях, в которых он столь любезно заявлял факты, без проверки их достоверности. И это укрепило в Эрнесте веру в нарастающую потребность некоторой международной организации для отслеживания подобных вещей.

В 1935 году весна выдалась ранней. Эрнест больше не мог ждать с отправкой. 7 апреля его судно было полностью загружено провизией, баки с горючим заправлены, все механизмы смазаны, помпы охлаждения двигателей проверены. Было собрано огромное количество рыболовных принадлежностей и улажены все формальности, чтобы покинуть воды Соединенных Штатов. Итак, он отправился в путь.

Но спустя несколько часов он возвратился. Его ноги были в крови, и все лучшие планы рухнули.

Случилось так, что в тот момент энтузиазм Эрнеста возобладал над его рассудительностью. В то утро «Пилар» должна была отправиться в длительное путешествие мимо рифов, затем пересечь Гольфстрим в направлении Багамских островов. Вместо того чтобы следовать своей цели, Эрнест решил немного расслабиться и по пути половить на блесну.

Когда судно было уже на приличном расстоянии от порта, на одну из наживок клюнула акула. В борьбе с ней, равно как и в вытаскивании на борт, были заняты весь экипаж судна и, естественно, капитан. Как и большинство акул, этот экземпляр оказался на редкость живучим. Когда Эрнест достал свой автоматический кольт «вудсман» калибра 22, акула почти полностью лежала на кокпите и вела себя смирно. Когда он выстрелил ей между глаз, как раз в то место, где должен быть ее мозг, акула конвульсивно дернулась, возможно от легкого движения мощного плавника. Ее голова сместилась с линии огня. Предназначенная для нее пуля попала в овальную, шириной всего полдюйма, металлическую полосу, окаймляющую край кокпита. По совершенно идиотскому невезению пуля раздробилась на несколько маленьких кусочков горячего свинца, срикошетивших в голени Эрнеста.

Кости не были задеты, однако большинство частичек пули попала в его левую ногу. Никто не был виноват в несчастном случае, это не было чей-то беспечностью, просто глупая случайность. Никто не мог предугадать, когда может дернуться акула, находящаяся еще в полном здравии.

– Черт побери! – воскликнул Эрнест. – Это можно занести в учебники. Проклятая акула уделала меня, и это мне урок на всю жизнь.

– Что будем делать? Ты истекаешь кровью.

– Тресните ее дубинкой. Заберем эту тварь в Ки-Уэст. Посмотрим, как скоро мы сможем добраться до морского госпиталя.

На берегу доктор Уоррен из морского госпиталя дал Эрнесту антибиотики и извлек маленькие осколки пули. Но он предписал Эрнесту постельный режим. Он не хотел доставать большой осколок пули из левой ноги из-за неудачного расположения.

Три дня Эрнест должен был не вставать с кровати из-за возможного развития инфекции. В этот период крайнего разочарования его сильно приободрило письмо Диманова. Он сообщил, что его произведение «И восходит солнце» раскуплено в России тиражом 57 000 экземпляров, а роман «Прощай, оружие!» начал печататься в русском издании «Иностранная литература». Русские хотели перевести «Зеленые холмы Африки» и заявили, что готовы опубликовать все, что бы он им ни прислал.

Произведение «Зеленые холмы Африки» вышло в Англии 3 апреля, и Эрнест получил копии «Таймс» и «Санди таймс» с очень приятными отзывами.

– Там ты можешь писать о несоревновательных видах спорта, и они называют это литературным творчеством, если это то, что им нужно. А здесь они посмотрят на тему и скажут, что ты не можешь писать серьезно о подобной ерунде. У нас ты должен писать о забастовках или прогрессивных общественных движениях, иначе о тебе и не узнают, – сказал он.

Но, тем не менее, он чувствовал себя прекрасно. После полученных ран не было осложнений.

– Если мне придется еще раз выстрелить, я не буду искать лучшего места, – был его стоический комментарий.

Он написал забавную статью для «Эсквайра» и вновь отправился в сторону Бимини, твердо решив в течение этого продолжительного двухсотмильного путешествия не отвлекаться на рыбалку.

Той весной в районе Бимини Эрнест поймал двух больших тунцов, каких там еще никогда не ловили. Их вес составил пятьсот четырнадцать и шестьсот десять фунтов, и акулы не успели их повредить. Он использовал технику, освоенную им при ловле марлина. Не делая передышек в борьбе с рыбой, он вытаскивал ее на борт, когда она еще двигалась достаточно быстро, чтобы избежать акул, которые любили отхватывать большие куски от теряющих силы рыб. Летняя миграция рыбы продолжалась, и Эрнест надеялся установить мировой рекорд, оценивая каждую добычу по весу.

Одним майским вечером, как раз перед возвращением в Соединенные Штаты, Эрнест затеял жаркий спор с человеком, имени которого он не знал. Это произошло в биминском доке. До того как словесная перепалка окончилась, к ним присоединились Бен Финни, Хоулард Ланс, Билл Фейган и несколько других капитанов рыболовецких судов.

Картина была впечатляющей. Эрнест возвратился после удачной дневной рыбалки, хотя у него и не было большой рыбы, чтобы продемонстрировать свой успех. Что-то он поймал, по всей видимости тунца. Но его пришлось брать с большой глубины, что заняло пару напряженных часов, и в конечном итоге он сорвался, скорее всего из-за акулы. К заходу солнца Эрнест возвратился. Когда гости сошли на берег, на судне был наведен порядок, а снасти подготовлены для грядущего дня. Уже совсем стемнело. В доке виднелась всего пара огоньков. Лишь иногда он освещался прожекторами судов, возвращающихся из Кэт-Кей, где проводились строительные работы. Позже Эрнест рассказал мне о том случае в мельчайших подробностях. Он все еще был рассержен.

– Эй, ты тот самый парень, который заявляет, что выловил абсолютно всю рыбу?

Эрнест услышал голос из темноты, но сразу не смог разглядеть, кто говорит. Он не был уверен, что обращаются именно к нему, и вел себя настороженно.

Затем голос повторил, но уже громче:

– Послушай, ты тот самый парень…

– Я ловлю свою долю, – ответил Эрнест, которому удалось заметить в доке крупную фигуру в белой рубашке.

– Ну а где же твои доказательства улова? Я полагаю, мы все скоро узнаем о чудовищном рекорде, который ты сегодня чуть было не установил, когда…

– Слышишь, ты, я даже не знаю, как тебя зовут и, тем более, твою мать!

– Оставь мою мать в покое! Давай выясним, если…

– Если что? Если она у тебя действительно была? Давай спросим у этих парней!

Собравшиеся вокруг мужчины разразились хохотом. Диалог продолжался. Незнакомец явно лез на рожон:

– Я хочу узнать, ты дурачишь нас своими байками, как и…

– А ты, я вижу, специалист в одурачивании. Может, тебе нужно еще выпить? Почему бы тебе не пойти пропустить еще одну рюмочку?

– Ну уж нет! Ты что-то там высказал насчет моей матери? Я требую сатисфакции, и я получу ее, или опозорю тебя на весь док! Кто-то сказал, что ты трусишка, я сейчас это проверю! – Весь его вид был настолько вызывающим, как будто он позировал для картины.

– Послушай, – сказал Эрнест, – ты не знаешь меня и понятия не имеешь, куда лезешь. Ты не больше чем хвастун. А ты бы смог повторить все, что сказал мне сейчас, перед своими друзьями в Нью-Йорке? А сейчас это полная чушь!

– Ага, хочешь избежать этого разговора? Именно это я подумал! Все так и есть на самом деле!

Эрнест в три прыжка вскочил на причал. Его удар последовал незамедлительно.

– Я полагал, что он в стельку пьян, – потом рассказывал мне Эрнест, – и я нанес ему несколько хороших ударов с левой, но он остался стоять на ногах. Я не мог в это поверить. Он был рассержен и, конечно, выпивший, но это нисколько не отражалось на его рефлексах до того момента. Затем он набросился на меня сверху, схватив, как неряшливый судья на линии, и пытаясь нанести удар снизу. Я дал ему дважды в голову, изо всех сил, и он отпустил меня. Я немного отступил и вложил всю свою силу в завершающий удар. Он упал, его задница и голова шлепнулись о настил причала одновременно.

Эрнест был обеспокоен тем, что он совершил. В номере «Комплит англер» он принял душ и обнаружил, что во время драки на пристани содрал ногти на больших пальцах ног. Друзьям он сказал, что всего лишь подрался на поединке. Но он еще больше обеспокоился, когда дошли слухи, что человек, с которым он вступил в словесную перепалку, а потом избил, был известен под именем Джозеф Кнапп, владелец издательства «Колльерс уоменс хоум компанион», журнала «Американ» и других.

– Это было то, что называется сокращением сотрудничества с журналами, – заметил он, – это было первой дракой без перчаток со времен моего детства. Должно быть, шестьдесят человек наблюдали за этим, и не было никаких ставок.

Эрнест, конечно, иронизировал, но все же был серьезно озабочен тем, что мог повредить голову своего противника. Примерно в четыре утра следующего утра яхта мистера Кнаппа «Сторм Кинг» отправилась в Майами для оказания медицинской помощи ее владельцу. Кнапп очень откровенно рассказал об инциденте. Он сообщил капитану Биллу Фагану о том, что очень сожалеет о своем вызывающем поведении, и получил по заслугам. Он был тяжелее Эрнеста, и на его ногах были ботинки, но его спортивная подготовка оказалась хуже, чем у противника. Негритянская музыкальная группа, выступающая в окрестностях Бимини, стала очевидцем этих событий и сочинила замечательную песенку. Ее можно было частенько слышать на островах спокойными вечерами, когда ром начинал свое действие и светила луна.

В начале июня Эрнест прилетел в Ки-Уэст навестить Полин и ребятишек. Полин оставалась там, потому что Патрик и Грегори были еще слишком маленькими, чтобы везде следовать за своим отцом, к тому же надо было присматривать за домом. Затем Полин отправилась в Сент-Луис забрать Бамби, который был на летних каникулах после школы.

Эрнест возвратился в Бимини порыбачить до конца лета. Он написал Арнольду Джингричу, в подробностях объяснив график самолетных рейсов. В последующие недели они обменялись множеством писем через капитана самолета, дважды в неделю совершавшего полеты из Майами. Арнольд постоянно откладывал свой приезд, но в конце концов появился, чтобы увидеть потрясающую рыбалку своими глазами.

– Одним из моментов, повлиявших на мое решение, был шанс услышать ту песенку, – комментировал Арнольд.

Позже приехала Полин и остановилась с детьми на возвышенности. Тогда Эрнест поймал огромного марлина, оторвавшего крючок, когда его вытащили на палубу. По оценкам Эрнеста, он был более двенадцати футов длиной, двадцать два раза выпрыгивал из воды, пока его тащили на леске, размотанной на половину мили. Эрнест боролся с ним двадцать восемь минут. Он использовал тунца весом от восьми до десяти фунтов в качестве наживки и добился большого успеха. Заключая пари с «богатыми мальчиками» по поводу улова, он выиграл триста пятьдесят долларов. Но потом его мастерство и везение стали общепризнанными, и ставок больше не было.

За неделю до дня рождения Эрнесту опять крупно повезло. За четыре дня он поймал марлина весом триста тридцать фунтов за двадцать пять минут. Рыбу, потянувшую на триста шестьдесят четыре фунта, он вытащил за тридцать две минуты, пятьсот сорок фунтов – тридцать минут и двести семьдесят восемь фунтов – за двадцать две минуты. Все происходило в честной борьбе. Самую большую рыбу он поймал на свой день рождения. Она выпрыгивала восемнадцать раз из воды, и дважды приходилось отпускать леску более чем на четыреста пятьдесят ярдов.

После драки с Джо Кнаппом в тех местах у Эрнеста было много боксерских поединков, равно как и выходов на рыбную ловлю.

– Если кто был навеселе или начинал вести себя опасно, то приглашали меня, – позже вспоминал Эрнест. – Потягайся-ка с ним, капитан, говорили мне. После той потасовки мне менее чем за три недели пришлось драться четыре раза. Дважды мы использовали перчатки, а остальные бои провели без них. Я победил во всех поединках с нокаутом. Я полагаю, что Бимини то самое место, где я мог бы стать чемпионом в тяжелом весе. Самый крупный и крутой островитянин, цветной парень, продержался не больше минуты, но он не владел техникой бокса. Это был позор. Вот если бы ты увидел его обученным и натренированным.

На Бимини Эрнест и Майк Лернер скоро стали друзьями. Майк прибыл на остров ранее и поймал несколько больших марлинов. Известия об этих уловах захватили воображение многих американцев. Как иностранный порт, Бимини расположен в удобной близости от Соединенных Штатов, находясь всего в сорока пяти милях, через Гольфстрим. Эрнест инвестировал несколько сотен долларов в землю этого острова, поскольку ему нравилось это место.

– Сейчас мы владеем частью Багамских островов, – сказал он мне позже. – Она не так велика, зато своя.

До отъезда у Эрнеста был серьезный разговор с Майком Лернером и другими по поводу создания официальной группы для оценки и регистрации рыболовных рекордов. Впоследствии эта группа стала ядром Международной рыболовецкой ассоциации при финансовом содействии Американского музея истории природы, секретарем которого была Франческа Ламонте. Мисс Ламонте и Эрнест стали хорошими друзьями. Во время рыбалки в районе побережья Кубы Эрнест уже брал на борт ихтиологов из Филадельфийской академии наук. Они изучали повадки марлина в Гольфстриме. А один из видов рыб, неомаринте хемингуэй, был назван в честь его открывателя – Эрнеста.

Эрнест планировал возвратиться в Ки-Уэст в конце августа. После ремонта и установки нового оборудования он хотел половить рыбу в районе Гаваны в течение трех недель. Он помнил о том, какими великолепными косяками мигрировала рыба в сентябре год назад. Но ему пришлось ждать доставки на Бимини запасных частей из-за угрожающего повышения расхода топлива главным двигателем.

Снова приближался сезон ураганов, и Эрнест решил, что самой безопасной гаванью будет наиболее знакомая. Погода стояла сырая, и он чувствовал себя беспокойно. С годами Эрнест выработал в себе «чувство куропатки», и вдруг ему стало просто невтерпеж поскорее отправиться в путь. В последнюю неделю августа, когда была решена проблема с запасными частями, Эрнест быстро пересек американские воды по направлению к Ки-Уэст, держась подальше от рифов. Он хотел обезопасить судно от любого возможного шторма, и лучшим для этого местом была база подводных лодок в Ки-Уэст. Его предчувствие оказалось абсолютно верным.

В тот год на День труда с востока обрушился сокрушительный ураган. Эрнест обмотал корпус «Пилар» канатами, а двойные бридели удерживали судно с четырех сторон, чтобы оно не разбилось о пирс внутри базы. Канаты разорвались, но судно (между прочим, незастрахованное) вынесло удар стихии без повреждений.

Когда шторм прошел, все виды сообщений между Ки-Уэст и материком были прерваны. Лишь через день стало известно о причиненном ущербе. На протяжении трех миль была размыта железная дорога. Сотни ветеранов Первой мировой войны, живших в одноэтажных бараках около Индиан-Ки, утонули, когда ураган и потоки воды обрушились между Исламорадой и Матекумбе.

В начале того лета я перегнал свою лодку с Кубы в Ки-Уэст. Оттуда я направился на север, поскольку в то время работал корреспондентом «Чикаго дейли ньюс». Эрнест написал, что Чарльз Томпсон завел мою лодку в небольшую бухту, и там она была в безопасности от разбушевавшейся стихии. Три года спустя, когда я проводил отпуск в Ки-Уэст, среди мангровых зарослей на необитаемых рифах нам все еще попадались армейские ботинки утонувших ветеранов.

Осенью друзья пригласили Эрнеста провести зиму в Кении и заодно поохотиться. Он также хотел побывать в Абиссинии, чтобы написать об итальянском военном вторжении. Он работал неустанно, и сама поездка его привлекала, но он решил отказаться от этой затеи. Друзьям он объяснил, что однажды уже видел, как воюют итальянцы. И если он не проявлял к этому особого интереса в двадцать лет, то не видит причины обращать на это внимание в тридцать восемь. На самом деле в тот момент ему было тридцать шесть. Большую часть своей взрослой жизни Эрнест намеренно искажал свой возраст в большую сторону, создавая образ более зрелого человека, чем он действительно был.

В течение октября и ноября Эрнест и Дос Пассос совершили две поездки в Нью-Йорк, останавливаясь в гостях у Джеральда Мерфиса. Двери дома Мерфиса уже многие годы были распахнуты для Дос Пассоса и других серьезных писателей. За исключением этих поездок, Эрнест продолжал напряженно работать в Ки-Уэст над дальнейшими главами романа «Иметь и не иметь», а также короткими рассказами. Этот зимний период был плодотворным. В апреле следующего года он завершил работу над несколькими короткими рассказами, дописывал шестидесятую страницу большого произведения и написал половину романа. Гарри Бартон из «Космополитен» приехал в Ки-Уэст, чтобы сделать серьезное предложение по приобретению авторских прав на его будущий роман, а также приобрести серию коротких рассказов по очень высокой цене.

24 апреля 1936 года Эрнест на «Пилар» направился в сторону Гаваны на весеннюю рыбалку. Весной ему всегда хорошо работалось. Он успевал сочетать и творчество, и спортивные развлечения. У него было больше материала для произведений, чем он предполагал найти.

Слово «пират» все еще серьезно воспринималось каждым человеком, имеющим отношение к мореплаванию. Возможно, пиратство шло на спад, но оно по-прежнему продолжало существовать, особенно проявляясь во времена депрессий. Той весной в Гаване Эрнест впервые столкнулся с настоящими пиратами.

«Пилар» стала объектом пристального внимания и зависти еще во время первого визита два года назад. По мере того как сверкающее черной краской судно становилось все более известным и круг друзей Эрнеста увеличивался, его начали принимать за состоятельного человека. У него были богатые друзья, владеющие огромными сахарными плантациями. Они часто навещали его прямо на борту судна. Некоторые даже стали перегонять собственные яхты с реки Альмендарес в главную гавань, поближе к яхт-клубам, где они обычно вставали на якорь. Яхтсмены были привлекательной добычей для нищих, живущих в Регле, самом преступном районе гаванского порта.

Эрнест завел знакомства со всеми членами ассоциации «Пилот», но он не мог знать всех нищих, отирающихся в порту, всех уборщиков мусора и воров, рыскающих в поисках добычи на гребных шлюпках, яликах и небольших катерах, высматривая доверчивые экипажи грузовых кораблей. Эти водные пираты не шли на убийства. Они просто отказывались этим заниматься, прекрасно понимая, что частые пропажи людей рано или поздно приведут к полицейским расследованиям, которые будут препятствовать их деятельности.

– Местные воры знамениты своей гордостью и умением, – говорил Эрнест своим гостям, – а в прошлом году они устроили соревнование. Если в двух словах, то победивший в этом состязании вор удостаивался почета среди своих компаньонов. Он должен был продемонстрировать на ипподроме свою способность снять подковы с бегущей лошади.

Той весной из-за спада в экономике, нажитых Эрнестом врагов и его весьма дорогих рыболовных снастей был брошен клич – захватить «Пилар». Тот, кто первым ограбит судно, станет самым крутым в Регле.

Весть об этом намерении распространилась настолько далеко, что дошла до друзей Эрнеста, и они предупредили его. Он продолжал стоять на якоре, на своем тридцативосьмифутовом судне всего лишь в сотне ярдов от причалов Сан-Франциско, среди других рыболовных катеров.

Он знал, что ему не придется рассчитывать на кого-либо еще. А убрать «Пилар» означало испортить все представление. Так что следующие несколько ночей он был начеку. После того как он с другом на весельной лодке вечером добирался до «Пилар», он отправлял его назад на берег с большим мешком на корме лодки, напоминающим сгорбившуюся фигуру, следовавшую вместе с ним.

В конце концов уловка удалась. Однажды вечером после раннего ужина на берегу Эрнест тайком вернулся на борт и начал свое молчаливое наблюдение из верхней кабины. Тем временем его друг вернулся назад в порт.

Шли часы, и Эрнест терпеливо ждал, настороженно прислушиваясь к ночным звукам. В итоге он услышал шум, которого так ждал. Это были тихие шлепки весел приближающейся лодки. Вдруг все стихло. Судно качнулось под ним, когда небольшая лодка приблизилась к его борту совершенно бесшумно. Раздался легкий щелчок, когда Эрнест передернул затвор своего кольта 45-го калибра. Когда темная фигура неожиданно появилась на кокпите, четко выделяясь на фоне огней кафе на берегу, Эрнест выстрелил.

Звук выстрела еще продолжал звенеть в его ушах, когда незнакомец прыгнул за борт. Перебежав к корме, Эрнест осветил поверхность воды мощным прожектором. На глаза попался лишь потрепанный ялик, быстро уходящий прочь.

После этого был брошен другой клич – оставить черное судно в покое.

Тем летом «Пилар» была втянута в еще одну пиратскую акцию. Когда Эрнест возвратился в Ки-Уэст, к нему приехал Арчи Маклейш составить компанию в рыбалке. Как-то раз они вдвоем вышли в море без остального экипажа. Эрнест считал Арчи первоклассным поэтом и джентльменом. Много раз они рыбачили вместе, и у них было много общих друзей.

Но в тот день рыба не клевала. Их разговор постепенно перешел в ругань, и обстановка накалилась. Я слышал, что Эрнест разозлился и даже не хотел пропустить рюмочку и успокоиться. В отношениях возникла неприятная напряженность, и они решили продолжить дискуссию на берегу. Эрнест направил судно к ближайшему рифу между Бока-Гран-де и Снайп-Кис. «Пилар» оставили на мелководье, и Арчи первым сошел на берег. Через пару мгновений Эрнест развернул судно. На полном ходу он отправился прочь.

Возвратившись в Ки-Уэст, Эрнест все еще продолжал недовольно ворчать. Его возбужденное состояние вызвало беспокойство у Полин.

– А где Арчи? – спросила она.

Когда она узнала, что его высадили на необитаемом острове, это не вызвало у нее никакого одобрения.

– Ты не должен был так поступить, Эрнест, – сказала она, – тебе нужно немедленно вернуться и забрать его. Он может сойти с ума от насекомых и отсутствия питьевой воды.

Эрнест возразил, что Арчи, скорее всего, уже подобрало проходящее рыболовное судно и он сейчас возвращается в Ки-Уэст.

– Меня не волнует, что ты говоришь. Ты должен это сделать немедленно.

Полин, как никто другой, могла отстаивать свое мнение в разговоре с Эрнестом. В итоге Арчи вернулся в Ки-Уэст. Но с тех пор дружбы между двумя мужчинами уже не было.

Тем летом Эрнест вернулся на Бимини. Джон Дос Пассос и его жена вместе с Эрнестом наслаждались рыбалкой, хотя Дос часто был загружен работой и пропускал подобные праздники. Эрнеста прозвали Дос Бельдюга за его любовь к этим мясистым представителям семейства люцианов. Его судно было настолько популярным, что не могло вместить всех желающих примкнуть к нему на дневную рыбалку. Тем, кому не хватало места на «Пилар», а зачастую и Дос, отправлялись на небольших моторных лодках и закидывали удочки среди рифов между скалой Пикет и Бимини.

Джейн Мейсон снова забрала свою яхту «Пеликан» из Гаваны. Флойд Гиббонс из газетного издательства «Хирст» решил остаться на все лето из-за потока новостей о рыбной ловле. Полин прибыла из Ки-Уэст вместе с детьми. К тому времени Патрик и Джиги уже достаточно подросли, чтобы иногда выходить в море с отцом. Бамби уже стал опытным рыбаком еще несколько лет назад, но он по-прежнему не переносил морскую болезнь и в некоторые ветреные дни ему приходилось оставаться на берегу, пропуская лучшие моменты для рыбалки.

В то лето на борту «Пилар» царила особая, незабываемая атмосфера. Друзья часто находили общий язык. Но Эрнест порой мог вспылить, но сердился больше на себя, чем на остальных. Совершенно непредсказуемо он проявлял вспыльчивость.

Проигрыватель, разбитый по неосторожности, был частью судовой обстановки. Некоторые записи, прослушанные неоднократно, назойливо звучали в ушах гостей судна. Среди мелодий были «Эксперимент», «Штормовая погода» и выступление Джимми Дюранта. Потом следовала песня «Злой ветер, убирайся прочь…». Песни стали настолько неотъемлемой частью жизни на «Пилар», что гости и члены экипажа открыто выступили за их уничтожение. Эрнест был слишком бдителен и очень любил эти песни, чтобы позволить выкинуть записи за борт. Гости поняли, что в прозрачной воде гавани он, скорее всего, их найдет. В итоге был выбран следующий план избавления. Те, кому было поручено ставить музыку, роняли диски один за другим и наступали на них ногами, пока нагибались, чтобы поднять их с палубы, когда судно шло полным ходом. Все можно было списать на неудачное управление «Пилар».

У местной песенки на Бимини была легко запоминающаяся мелодия. Эрнест иногда напевал ее.

В нашей гавани жирный есть свин,
Вечерком он нас позабавит,
Начнет он махать кулаками,
И удар его будет крученым,
Просто пьян этот сукин сын.

Было несколько предположений о том, к кому относится эта песенка. Большинство людей считали, что это не про Эрнеста, хотя он прославился, боксируя с кем угодно. Он никогда не дрался, за исключением случаев самообороны. Однажды утром, когда только взошло солнце, он и Том Хини, бывший чемпион Британии в тяжелом весе, встретились по взаимной договоренности на пустынном западном пляже Норт-Бимини и провели несколько раундов в перчатках. Это была дружеская встреча без времени, очков и судей. Случайно Эрнест посмотрел наверх. На верхней тропинке длинной линией выстроились наблюдатели.

– Послушай, Томми, – сказал он, – пойдем-ка отсюда. Мы устраиваем тут бесплатное шоу, после которого надо ползать на коленях со шляпой в руке, прося подаяния.

Хини согласился. Они сняли перчатки и отправились купаться.

В течение июня и первой половины июля удача в рыбалке начала уходить от Эрнеста. Его, как никогда, осаждали благодарные зрители. Но когда клев был изумительным, он вместе с другими большую часть времени посвящал подготовке наживки. А когда приманка была готова, большие марлины и тунцы были к ней равнодушны. Когда все же рыба клевала, то либо обрывалась леска, либо рыбу съедали акулы, а то и лодка, полная зевак, путала лески при неудачном маневре. И такое случалось часто. Эрнест не скрывал своего раздражения.

Джейн Мейсон пришла из Гаваны вместе с Карлосом Гутиерресом. Он собирался помочь Эрнесту багрить рыбу, а в этом деле ему не было равных. У него были невероятные познания в области рыболовного промысла. Но каким-то образом он навлек на себя недовольство Эрнеста. У последнего абсолютно не было никакой жалости к себе. Он не считал жалость хорошим качеством и не применял ее по отношению к другим. Через некоторое время это вылилось в особую форму поведения, которую лучшим образом описывает фраза «посмотрим, сколько он или она смогут поймать». И не важно, был ли это его помощник, член экипажа, жена или друг. Всем доставалось сполна.

– Папаша может быть более суровым, чем Господь в тот день, когда все человечество плохо ведет себя, – сказал мне Роберт Капа, когда мы были наедине.

По эмоциональности Карлос очень напоминал Эрнеста, поэтому такое отношение задевало его очень сильно. До знакомства с Эрнестом он рыбачил более тридцати лет на открытой лодке в южной части Гольфстрима. За это время он узнал практически все о ловле марлина. Он говорил на старом испанском наречии, был прекрасным моряком, любил море и людей, посвятивших свою жизнь водной стихии.

Это время было неприятным для Эрнеста во многих отношениях. Досадно было то, что другие суда ежедневно возвращались с крупной добычей, когда его удача была непредсказуемой. В итоге он обрушился на Карлоса с потоком обвинений. Чувствуя слабое место, где можно подавить чувство собственного достоинства, Эрнест сказал Карлосу такие фразы, которые тот не рассчитывал услышать ни от кого на свете. С той неумолимостью, с которой стрелки заведенных часов завершают круг, пришел черед Карлоса ощутить на себе тяжесть гнева Эрнеста.

Вначале Карлос не поверил своим ушам. Затем его загорелое лицо посерело. Он заплакал. Заставить такого человека расплакаться только за счет высказанных ему прямо перед гостями фраз означало полностью уничтожить его человеческую гордость. И что было еще хуже, человек, сказавший эти вещи, был его кумиром. Согнувшись, Карлос рыдал.

Джейн Мейсон на своем судне отвезла Карлоса обратно в Гавану. Он был у нее капитаном, пока Эрнест не нанял его к себе несколько лет назад. Спустя несколько недель после их возвращения Карлос по-прежнему чувствовал себя несчастным. Настолько велико было влияние Эрнеста, что Карлос захотел вернуться к нему.

– Дон Эрнесто, – объяснял он, – поймет меня, как никто другой.



 






Реклама

 

При заимствовании материалов с сайта активная ссылка на источник обязательна.
© 2022 "Хемингуэй Эрнест Миллер"