Эрнест Хемингуэй
Эрнест Хемингуэй
 
Мой мохито в Бодегите, мой дайкири во Флоредите

Басс И. - Стайн-Хемингуэй: грозовые облака дружбы

В начале января 1921 года американского писателя Шервуда Андерсона пригласили в дом-колонию, где проживало с полдюжины молодых людей, пробующих силы в литературе. На жизнь они зарабатывали в рекламном бизнесе и газетными публикациями. Им было интересно встретиться со сложившимся писателем, который, как и они, начинал свою жизнь в рекламном бизнесе. На этой встрече присутствовал и Хемингуэй, в ту пору корреспондент канадской англоязычной газеты Торонто Дейли. Молодой журналист уже успел поучаствовать в Первой мировой войне, хотя и недолго, несколько месяцев. В июле 1918 года осколки австрийского снаряда впились ему в ногу. Начинающему воину-санитару пришлось отправиться в больницу. Война для него окончилась.

В США Хемингуэй частично подрабатывал в качестве помощника редактора неприметного журнала такой же малоприметной организации под названием Кооперативное Общество Америки. 21-летний юноша предпринимал всяческие шаги, чтобы напечататься на серьезном уровне, и, познакомившись с Андерсоном, понял, что тот сможет оказаться полезным в достижении цели. Критики сошлись во мнении, что Андерсон не многим помог ему со стилем, у Хемингуэя уже выработался свой лапидарный, журналистский стиль. Но советами касательно договоров, гонораров, положительными отзывами и протежированием в издательствах и т.п. опытный писатель пришелся впору. В первые несколько месяцев Андерсон регулярно встречался с Хемингуэем. Кстати говоря, именно он настоятельно советовал молодому литератору читать русских классиков, особенно Тургенева. Позднее Хемингуэй использовал название одного из произведений Тургенева для своей литературной пародии.

В 1922 году Хемингуэй получил назначение в Париж для освещения европейских событий. Уже тогда Гертруда обладала такой известностью и положением в местном литературном обществе, что личное знакомство с ней числилось первостепенным пунктом в расписании каждого американца, прибывающего в Париж. Тем более, лица творческого. Тут и пригодился Андерсон. В столицу Франции начинающий писатель прибыл с рекомендательным письмом от него. Несколько месяцев Эрнест не решался зайти на улицу Флерюс. Андерсон характеризовал юношу как человека, «интуитивно поддерживающего все хорошее, что происходит здесь». Гертруда уловила эту настроенность Хемингуэя. Она приняла молодого человека и его молодую жену Хэдли всем сердцем. Гертруде было тогда 48 лет, а Эрнесту - 23, красивый темноволосый, выглядевший иностранцем. Гертруда особенно отметила его глаза, не столь интересные сами по себе, сколь характерные нескрываемым любопытством. А вот первое впечатление Хемингуэя: «У нее красивые глаза и решительное лицо немецкой еврейки». Она напомнила ему крестьянку Северной Италии – одеждой, подвижным лицом и красивыми густыми, живыми эмигрантскими (sic!) волосами.

Посетив квартиру Хемингуэя, познакомившись с ним поближе, она прочла его рассказы и начатый роман. Гертруда отметила, что проза содержит чересчур много описаний, и не особенно привлекательных: «Начни сначала и сконцентрируйся [на тематике] <...> Пиши и принеси мне, все, что написал с вечера. И пиши именно то, что ты видел и как. Не говори, нравится тебе написанное или нет… Выкидывай слова. Выкидывай все, кроме того, что видел и что случилось». Она также посоветовала как можно скорее бросить журналистику: «Если ты продолжишь работу в газете, то никогда не увидишь вещи в сути своей, всегда будешь видеть только слова и ничего не добьешься, если конечно намереваешься стать писателем». По ее мнению, в таких случаях уж лучше работать в прачечной, а не в журналистике: «Зарабатывать на хлеб на стороне и заниматься писательством никак нельзя». Кроме того, она открыла ему много верных и ценных истин о ритме и повторах. Рассказы ей понравились, за исключением Там, в Мичигане из-за выраженной эротической канвы. Молодая женщина Лиз впервые испытывает сексуальное влечение к приехавшему кузнецу Джиму. Короткий рассказ заканчивается сценой соблазнения, после которого Джим засыпает. Девушка пытается его разбудить, но безуспешно. Она плачет и медленно бредет к дому. Хемингуэй несколько удивился ханжеству Гертруды, но она объяснила свою критику несоответствием этой сцены всему сюжету, и использовала слово inacсrochable. Трудно сказать, какой корень она изобрела для образования этого слова. А потому на недоуменный взгляд собеседника, объяснила: «Это все равно, как картина, которую художник может нарисовать, но не сможет никогда выставить из-за вульгарности. Не сможет ее купить и коллекционер, поскольку не сможет ее повесить». На слабый протест автора, объяснившего присутствие сцены желанием показать жизнь, как она есть, Гертруда категорически заявила: «В мизансцене нет смысла. Это неправильно и глупо».

Молодой человек частенько пропадал у Стайнов, разглядывая картины, стоявшая перед ним рюмка регулярно наполнялась, разговор постепенно набирал темп. Он полюбил уютную атмосферу улицы Флерюс, 27. И вскоре первое и последующие знакомства переросли в тесную дружбу. С первой же встречи Гертруда приняла на себя главенствующую роль, что оправдывалось как ее возрастом (она вполне годилась ему в матери), так и сложившимся авторитетом. Практически бoльшую часть времени в разговорах занимала именно она. Гертруда испытывала определенное удовольствие, курируя молодого автора. Он внимательно прислушивался к ее словам, умел льстить в подходящий момент. Советы касались и его личной жизни: как исхитриться и, несмотря на скромный бюджет, приобрести картину. Например, следует покупать недорогую одежду, удобную в ношении и малоснашиваемую. Хэдли, жена Хемингуэя, смотрела с ухмылкой на одеяние Гертруды. Когда писатель собрался с женой в Испанию, Стайн и Токлас снабдили их полным комплектом необходимых сведений и рекомендаций. Главное - следовало посетить корриду, что Хемингуэй сделал, оставшись в полном восторге. И настолько, что имя новорожденного сына включало имя одного из тореадоров (Никанор). Гертруда, кстати говоря, стала крестной матерью ребенка.

Гертруда старалась в критических оценках избегать деталей и отказывалась редактировать. «Когда видение не четко определено, – утверждала она – слова становятся безжизненными». Более того, в одной из рецензий, едва ли не первой, на сборник Три рассказа и десять поэм, она посоветовала Хемингуэю сконцентрироваться на поэзии, а не на прозе.

В отличие от Андерсона, который в какой-то мере и на определенном отрезке времени находился под влиянием Гертруды, Хемингуэй не изменил своему стилю, хотя многое из ее советов усвоил. Характерна одна из его ранних рецензий на сборник Гертруды География и Пьесы (1923). Отдавая должное писательнице, он называет ее прибором, которым можно измерять уровень цивилизации, и человеком, обладающим наибольшим интеллектом среди современных писателей. И далее: «Если кто-нибудь одолжит вам книгу [Стайн] или вы купите ее, то почувствуете себя на несколько часов очень счастливым. Но книга также вызовет у вас беспокойство. Если вы писатель или читатель, то научитесь кое-чему».

Гертруда с Андерсоном считали, что Хемингуэй, как писатель созрел благодаря их общим усилиям. Отмечая влияние Стайн на Хемингуэя, литературовед и писатель Лайл Ларсен ставит в пример два рассказа Хемингуэя, написанные в 1924 году – Дом солдата и Мистер и Миссис Эллиот. О последнем он говорит следующим образом: «Рассказ… настолько близко имитирует ее манеру скрытых аллюзий и иронических повторов, что, кажется, будто у Хемингуэя перед глазами была копия произведения Стайн в момент сочинительства. По крайней мере, в его голове звучал ее голос, когда он писал». Заимствовал ранний Хемингуэй и «стайновские» повторы

Лиз очень нравился Джим Гилмор. Ей нравилось смотреть, как он идет из кузницы, и она часто останавливалась в дверях кухни, поджидая, когда он появится на дороге. Ей нравились его усы. Ей нравилось, как блестят его зубы, когда он улыбается. Ей очень нравилось, что он не похож на кузнеца. Ей нравилось, что он так нравится Д. Дж. Смиту и миссис Смит. Однажды, когда он умывался над тазом во дворе, ей понравилось, что руки у него покрыты черными волосами, и то, что они белые выше линии загара. И, почувствовав, что это ей нравится, она смутилась (Пер. М. Лорие).

Подтверждает такую точку зрения и Вилсон. Эдмунд Вилсон, один из выдающихся и признанных американских критиков и литературоведов, незадолго до начала Второй мировой войны, анализируя влияние Гертруды Стайн на американскую литературу, писал:

Я говорю о ее влиянии на Шервуда Андерсона и Эрнеста Хемингуэя и не только в жанре рассказа, такого, например, как Мистер и Миссис Эллиот (вспомните Мисс Ферр и Мисс Скиин). … Но он [Хемингуэй] подобным образом обязан ей и в некоторых пассажах "И восходит солнце" и "Прощай, оружие", где хочет поймать медленное течение времени или зловещую банальность человеческого поведения в ситуациях, полных эмоционального напряжения.

Стайн еще несколько лет после первого знакомства оставалась наставницей и близким другом (из письма Хемингуэя Андерсону: «Гертруда и я просто как братья»), советчицей по многим бытовым вопросам. Не оставался в долгу в тот период и Хемингуэй. Став в 1924 году заместителем редактора Трансатлантик Ревью, журнала, издававшегося в Париже, постарался протолкнуть публикацию произведений Стайн. Однажды он появился на улице Флерюс с новостью: издатель журнала Форд Мэддокс Форд, сам литератор, согласился печатать отрывки романа Становление Американцев (из письма к Стайн):

Я сказал ему, что тебе потребовалось 4 с половиной года работы… Он интересовался, согласишься ли ты на 30 франков за страницу (его журнала)… Я пояснил ему, что это большая удача для журнала, достигнутая только благодаря моему таланту уговаривать. У него создалось впечатление, что когда ты соглашаешься печататься, то получаешь большие гонорары.

Требовалось немедленно принести первые 50 страниц текста. У Гертруды хранился только переплетенный вариант романа, и Хемингуэй с помощью Элис не только перепечатал нужные страницы, но и сам отредактировал гранки – занятие, не самое любимое Гертрудой. Она с благодарностью признала: «Хемингуэй все сделал сам». Вышло 9 публикаций, были проблемы с оплатой, но Хемингуэй всячески старался помочь своему ментору: «Единственная причина, по которой журнал выживает – публикация твоего материала. Если они попробуют прекратить его публикацию, я устрою такой скандал и шантаж, которые подорвут все их предприятие. Будь твердой». Увы, Форд, узнав, что роман неимоверного объема, крутился, крутился, пока не прекратил публикацию.Редактирование рукописи заметным образом повлияло на писательское мастерство и самого Хемингуэя. В одном из писем того времени он делился с Гертрудой: «Впрочем, разве не трудна литературная работа? До того, как я встретился с тобой, она давалась легко. Я, конечно, был плох, ужасно плох и ныне, но это "плох" – другого сорта». Гертруда, разумеется, решила, что работая с ее рукописью, молодой писатель не только положительно оценил ее стиль, но и многое перенял, многому научился, и высоко оценил все, чему выучился. Ученик, правда, гораздо позже, высказался по-иному: «Книга начиналась великолепно, далее следовали десятки страниц, многие из которых были просто блестящи, а затем шли бесконечные повторы, которые более добросовестный и менее ленивый писатель выбросил бы в корзину».

В 1924 году в журнале Дайал появилась статья американского критика Эдмунда Вилсона, в которой он, обсуждая парижское издание сборника Хемингуэя "В наше время", объединил Стайн, Андерсона и Хемингуэя в одну группу, чью прозу отличала «безыскусность языка, часто переходящая в разговорную форму, … которая на самом деле передает глубочайшие эмоции и сложнейшие состояния ума». Гертруда была психологом по натуре и образованию, лингвистом, склонным к анализу текста. Хемингуэй же заимствовал элементы стиля из Андерсона, как бы сам не упирался. Оба - превосходные рассказчики. Вряд ли такое объединение пришлось по душе Эрнесту. Равновесие и мир между ним и Стайн долго сохраниться не могли. Принимая во внимание воинственный темперамент обоих, амбиции, стремление подобраться поближе к вершине литературного Олимпа, неуемное честолюбие и самолюбие, разрыва можно было ожидать, как только Эрнест нарастит "литературные мускулы". Подошли к концу «три-четыре года нашей дружбы» – по выражению Хемингуэя. Таким образом, вольно или невольно, он как бы установил дату разрыва – 1925/26 годы. Пора было очищать литературный Олимп, высвобождая место для себя.

Предшествующие события известны. 21 июля 1925 года, т.е. в день своего рождения Хемингуэй начал писать роман "И восходит солнце". Первый вариант занял всего два месяца. Он почувствовал, что обрел силу как писатель, а новый роман принесет ему славу и известность. Публикуемык отрывки Гертруда отказалась рецензировать, ожидая выхода всей книиги, вызвав явное неудовольсвие автора: Из письма Земигуэя Эзре Паунду:

Le Grand Гертруда Стайн предупредила меня, получив копию книги, не ожидать рецензии, ибо разумней подождать сам роман. Что за сборище опасливых жидов! Почему не написать рецензию на каждую публикацию по отдельности? Она боится, что с моим романом я могу вляпаться в грязь и в таком случае будет ужасно, если что-нибудь скажешь о нем, неважно что».

Ее дружба с Хемингуэем дала серьезную трещину, особенно после выхода И восходит солнце. Главный герой, еврей Роберт Кон, регулярно подвергается насмешкам, ему постоянно, в оскорбительных выражениях напоминают, кто он такой. Гертруда и Элис нашли в романе скрытые антисемитские мотивы, хотя мнения критиков и читателей разошлись. В самом деле, такие слова как ‘улучшило форму его носа‘ уже в первых строчках можно отнести именно к таким мотивам. А вкладывать в уста героев, пусть и отрицательных, постоянные оскорбления в сторону Роберта Кона? Есть такой прием, при котором литературные герои используются как средства для выражения позиции писателя, а не как сами по себе действующие лица. Остается неясным, характеризовал ли Хемингуэй общую атмосферу тогдашней Америки, или свою собственную позицию, читателю следует судить по своему усмотрению. Гертруда и Элис выбрали второй вариант, ибо в качестве прототипа Кона Хемингуэй избрал Гарольда Лоба, приятеля Гертруды.

Не время ли теперь покинуть ‘родителей‘ – Андерсона и Стайн, разделаться с ними, а заодно и с остальными литературными соперниками? В ноябре 1925 года он пишет письмо Эзре Паунду, где упоминает, что написал книгу, которая «сокрушит Андерсона и многих других". В ней он "выведет на чистую воду Андерсона, Стайн, Синклера Льюиса … и остальную, возомнившую о себе фальшивую шушеру». «Не думаю, – продолжает он – что Шервуд сможет [после этого] написать что-нибудь еще. А такой материал, как например, у Гертруды, даже не стоит изобличать. Достаточно просто процитировать отрывки».

В 1926 году появилась новелла, названная по-тургеневски Вешние Воды. Хемингуэй писал, что подтолкнул к ее написанию роман Андерсона "Темный смех". Хемингуэй сочинил новеллу за 7-10 дней (иные указывают больший срок). Затем оббежал чуть ли не весь Париж, читая ее вслух в разных местах. Содержание представляет собой пародию на стиль романа "Темный смех" и произведений других авторов. Досталось не только Андерсону, но, в меньшей степени, и Фицджеральду и Дос Пассосу и, разумеется, Гертруде Стайн. Глава о Стайн называется Падение Великой Нации и Становление и Порча Американцев. Большинство критиков совершенно справедливо восприняло пародию как публичный отказ от менторства Андерсона и Стайн. Близкие друзья отметили явное злорадство Хемингуэя. Интересно сравнить отзыв Хэдли, все еще числившейся женой Эрнеста («отвратительная идея»), и ее будущей замены - Полин Пфейфер («забавная история»). Что до причин появления пародии, то тут их несколько. Первая – обычная человеческая зависть, желание возвысится в среде американских писателей, в первую очередь, обитающих в Париже. Вторая причина, более очерченная, кроется в желании Хемингуэя разорвать контракт с издательством Лайврайт, куда первоначально его пристроил Андерсон, числившийся там основным автором, и перейти к другому издательству. Хемингуэй рассчитал точно – Лайврайт, разумеется, отверг публикацию пародии и Эрнест, воспользовавшись рекомендацией Скотта Фицджеральда, напечатал книгу в другом издательстве. Гертруда относительно спокойно восприняла пародию, хотя «мисс Стайн не на шутку рассердилась». Неприятны ей были нападки не только на себя, но и на Андерсена. Третья причина –Элис Токлас. Думается, в отчуждении Хемингуэя от Гертруды немалой силой стала Элис Токлас, почти открыто недолюбливавшая Хемингуэя. Одна из посетительниц приводит слова Элис о Хемингуэе, сказанные в период его первого супружества: «Ему нельзя доверять. Случись, милая Хэдли и Бамби станут у него препятствием, он отбросит их в мгновенье ока». Литературная дружба и сотрудничество между двумя писателями могли перейти и в иную сферу, чего бдительная и ревнивая Элис допустить не могла. Сазерленд прозрачно намекает, что Гертруду привлекали мужчины. Элис и сама догадывалась об этом, потому и разрубила треугольник или зарождавшуюся любовную интригу с Хемингуэем. «И когда подумаешь, сколько у него было жен! Я, думаю, была права» – таково искреннее признание Элис. Очередное вторжение в ее личную жизнь получило отпор. Когда несколько позднее Хемингуэй, в сопровождении двух пьяных приятелей и сам пьяный, появился у Гертруды и в развязной манере обратился к ней: «Привет, Герти, встретил парочку твоих поклонников; не верят, что я - один из твоих друзей. Вот привел их сюда, чтобы доказать». «Для посетителей в твоем состоянии меня нет дома. И не называй меня Герти. А сейчас убирайся и более того, держись [отныне] подальше» - таков был ее ответ. Элис противилась восстановлению прежних отношений и просила Гертруду не приводить его домой, если случайно встретится на прогулке. Увы, Гертруда, ссылаясь на слабость к Хемингуэю, не выдержала. Поводом для примирения послужила смерть их общей знакомой Милдред Олдрич в феврале 1928. Гертруда известила Эрнеста о ее смерти, и в ответном письме новая жена, Полин Пфейфер, пригласила пару домой на ленч. Приглашение было принято. Разговор, по всей видимости, вертелся вокруг нового романа Прощай, оружие, точнее его рукописи. Наступило перемирие. Хотя формально два писателя восстановили добрые отношения, но уже прежнего дружеского уровня не достигли. Вспоминая то время, Хемингуэй писал, что так никогда и не смог вновь подружиться с ней по-настоящему - ни сердцем, ни умом.

Окончательный разрыв можно достаточно точно датировать одним скандальным вечером у Стайн. В конце октября 1929 года, в одну из последних встреч с Хемингуэем, она просила привести с собой Фицжеральда.

Передавая приглашение Скотту, Эрнест писал: «Она утверждает, что ты обладаешь самым большим талантом среди всех нас». Хемингуэй показался на вечере не один. Он привел с собой несколько других писателей. Гертруда, как обычно, прочитала целую "лекцию" о литературе, отметив достоинство романа Прощай, оружие, особенно те места, где Хемингуэй сочиняет, и не такие удачные, где предается воспоминаниям. Затем она упомянула, что его "пламя" отличается от Фицжеральда. Эпизод этот описан и в Автобиографии и в небольших по размеру мемуарах Токлас, озаглавленных "То, что запомнилось". Отчет о вечере выглядит примерно следующим образом. Фицжеральд обратился к Элис: «Мисс Токлас, я уверен вам интересно узнать, как Хэм добивается своих успехов [в литературе]». Хэм с подозрением поглядел на Скотта: «Что у тебя на уме, Скотти». И предположительно рассказал: «Когда у меня возникает идея, я уменьшаю пламя, как на спиртовке. Пока не произойдет взрыв. И если бы у меня были только взрывы, мои книги были бы настолько поразительны, что вынести их никто не смог бы». Хемингуэю показалось в тот вечер, что Гертруда предпочла ‘пламя‘ Фицджеральда его ‘пламени‘. И по дороге домой буквально изводил друга этим замечанием, хотя сам Скотт отказывался придавать какое-то значение сказанному Гертрудой. На следующее утро, в характерной для себя манере извиняться ни за что ни про что (а вдруг наговорил по пьяни чего лишнего), Фицджеральд прислал записку, настаивая на том, что ремарка Гертруды отдавала предпочтение Хемингуэю. Чем определяется "отказ" Фицджеральда, сказать трудно. Скромностью? Нежеланием уязвить самолюбие Эрнеста и тем самым избежать раскола их дружбы? Тем и другим? Примечательно, что Хемингуэя фантазия завела совсем далеко. В ответном письме он обвинил Гертруду (или хотел убедить Скотта) в желании организовать соревнование ‘зайца и черепахи‘, где роль черепахи отводилась ему. Далее он убеждал, что каждый из них идет своей дорогой, а общее у них – желание писать хорошо.

После этой стычки Хемингуэй уехал во Флориду и встретился с Гертрудой Стайн лишь после Второй мировой войны. Но междоусобная война только разгоралась.

В начале 30-х годов в писательской среде распространились слухи о готовящейся журнальной публикации Автобиографии, написанной Гертрудой Стайн. Джанет Фланнер, старая знакомая и приятельница обеих женщин, регулярно сообщавшая о происшествиях и сплетнях парижской светской жизни, послала заметку в журнал Нью-Йоркер. Упомянув, что содержание мемуаров тщательно оберегается, Джанет сообщила, что среди тех, кому удалось ознакомиться с рукописью, уже разгорелись страсти и споры. Фигурирует там и Хемингуэй. Стало известно, что все побывавшие на улице Флерюс, 27, так или иначе, подвергнутся язвительной критике. Хемингуэй, живший по другую сторону земного шара, всполошился. Эрнест, всегда остро и болезненно воспринимавший всякую критику в свой адрес, немедленно попытался перейти в контрнаступление, еще не ознакомившись (!) с самим текстом. Первой реакцией стали два письма - Джанет Фланнер в Париж и своему издателю в Нью-Йорк.

Хемингуэй в характерной для него манере строит хитроумный аппарат доказательства. Гертруда, видите ли, вбила себе в голову, что всякий хороший писатель должен быть странным. И коли этой странности не видно, значит, он всего лишь скрывает ее. Поскольку Хемингуэй, в ее представлении, хороший писатель, то в нем должны быть странности: «Последний раз, когда я ее видел, она сказала мне, что слышала о каком-то инциденте, какой-то гомосексуальной истории; это будто бы со всей несомненностью доказывает, что я и в самом деле очень странный». В заключение обоих писем он упреждает адресатов о якобы трансформации личности Гертруды после менопаузы, приведшей к потере лесбиянкой всякого смысла в суждениях. Все это, напомним, написано до появления книги. Окончательную же схватку он отложил на поздний срок. Текст его писем оказался верным только в том смысле, что слухи и сплетни о Хемингуэе и так кочевали по всему Парижу, а не из-за предстоящего выхода в свет означенных мемуаров. Немедленная реакция Хемингуэя на появившуюся книгу выразилась в виде нескольких мелких замечаний иронического характера в статьях, опубликованных в журнале Эсквайр. Ярость же Хемингуэя вызвал нижеследующий отрывок из Автобиографии:

"Они оба [Андерсон и Стайн] считали, что Хемингуэй трус, он уверяла Гертруда Стайн, совсем как тот лодочник с Миссисипи, которого описал Марк Твен. Но какая вышла бы книга, мечтательно вздыхали они, если бы где-нибудь вышла истинная история Хемингуэя, не то, что он про себя пишет, а истинная исповедь Эрнеста Хемингуэя. Она, конечно, была бы адресована совсем не той аудитории, для которой пишет Хемингуэй сейчас, но книга вышла бы чудесная. А потом они оба соглашались, что у них к Хемингуэю слабость, потому что он такой прекрасный ученик. Он отвратительный ученик, начинала спорить я. Нет, ты не понимаешь, говорили они оба, это же так лестно, когда твой ученик не понимает, что делает, но все же делает, другими словами он поддается дрессировке, а всякий, кто поддается дрессировке, ходит у тебя в любимчиках…. выглядит он совсем как современный художник, а пахнет от него музеем."

Оскорбило Хемингуэя и сравнение с матросами романа Твена Жизнь на Миссисипи. Ссылка на ‘матросов’ достаточно прозрачна. Мальчишка, подплыв к самоходной барже, наблюдает не очень-то серьезную драку пары распетушившихся матросов, изображавших индейцев и выкрикивающих всевозможные угрозы. Оба осторожно отступали друг от друга, издавая нечто вроде рыканья и тряся головами, угрожая покончить с противником самым невероятным образом. Но третий, из наблюдавших за этой сценой, не выдержал и крикнул: «Ну-ка, вы, пара боязливых трусов, подойдите-ка сюда, я превращу в лепешку обоих».

Многие из парижского литературного круга придерживались примерно такого же, как и Гертруда, мнения. Джейн Хип, писательница и совладелица парижского литературного журнала Литтл Ревью, например, сравнила Хемингуэя с трусливым кроликом. И добавила: «Что касается его любви к боксу и бою быков – все это не более чем [усилия] собаки рыть землю задними лапами после совершения нужды». Основной сатирический заряд он решил выпустить в виде очередной пародии под названием Автобиография Элис Б. Хемингуэй.

Повествование ведется от имени Элис, жены Хемингуэя. Она познакомилась с ним в Париже. Хемингуэй тогда носил черную кожаную куртку и якобы служил шофером у маршала Петэна. И постоянно посещал салон Гертруды. На вопрос супруги, чем они там занимаются, он отвечает, что основное время все разговаривают, обсуждают работы Гертруды и возможности их публикации. У Гертруды, оказывается, есть подруга, которую тоже зовут Элис. Она строгая, главенствует в хозяйстве и, по словам Пикассо, сокрушила Гертруду. Элис весьма амбициозна: «Она нравится мне, а я ей – нет». Гертруда, недовольная тем, что ее писания не оценили по достоинству, изобрела новый и легкий способ сочинять, просто переиначивая слова каждый день. Она приводит полно причин для оправдания такого стиля, но на самом-то деле причина одна – она невероятно ленива, а потому, пописывая таким образом, никогда не терпит неудач. Элис, жена Хемингуэя, уговаривает мужа написать об этом, но он отказывается, поскольку на самом деле она ему нравится. Жена решает написать сама, но за нее это сделал Хемингуэй. Пародия, явно не оконченная, достаточно путано написана, и потому, очевидно, запрещена самим Хемингуэем к публикации. Видимо, он почувствовал, что "перебрал" в критике Гертруды Стайн. Чего, например, стоит скрытое обвинение в утере языка: «И замечала ли ты … если [родной] язык в течение долгого времени не был их языком, люди не в состоянии ясно излагать свои истории?». Заодно Хемингуэй обвинил в подхалимаже Луиса Бромфилда, поместившего в газете Нью-Йорк Геральд Трибюн похвальную рецензию на Автобиографию, и Бернара Фея, взявшегося переводить ее на французский язык. В конце говорится, что прибыв однажды к женщинам неожиданно, он подслушал разговор между ними и в свое время расскажет об этом Элис.

Отныне Хемингуэй в каждом своем новом произведении ухитрялся ‘цеплять‘ Гертруду. Известно и его двустишие: Gertrude Stein was never crazy / Gertrude Stein was very lazy . А вот еще пародия на известное выражение "Роза есть роза...", сделанная Хемингуэем на одной из книг (экземпляр хранится в университетской библиотеке Лилли, штат Индиана).

Текст гласит:
Гертруде Стайн
(По кругу)
Сука есть сука есть...
(Ниже)
От ее приятеля
Эрнеста Хемингуэя
(Внизу)
"Прежде чем появляются плоды
женитьбы случается женитьба".


Последняя строчка есть парафраз названия одного произведения Стайн "Прежде чем увядают цветы дружбы, увядает сама дружба"

В 1934 году издатель журнала Эсквайр Арнольд Гингрич обратился к Хемингуэю с просьбой дать статью о Стайн, которая совершала тур по Соединенным Штатам. Хемингуэй отказался: «Стрелять по тому, кто когда-то был моим другом, даже если он в конце оказался вшивым, против моей натуры». Признав, что некогда она была «чертовски приятной женщиной», он не захотел портить ей времяпровождение в стране. Но сослался на то, что наган держит заряженным, знает все ее уязвимые («жизненно важные») места, а весь компромат держит запертым в Париже. И еще: «Чертовски приятное чувство превосходства заключается в ощущении, что ты можешь прикончить любого, когда захочешь, а пока этого не делать». Фраза целиком совпадает с мнением и Андерсона и Стайн, обвинивших охотника Хемингуэя в инстинкте ‘убивать‘ соперников. Частично свой пистолет Хемингуэй разрядил в романе Зеленые холмы Африки, вышедший в свет в 1935 году; особенно в рукописи. Он ‘наградил‘ Гертруду мало лестными эпитетами и лишь по просьбе издателя Максвелла Перкинса смягчил текст. Но сам ответ Перкинсу ясно показывает, что Хемингуэй воспринял критику близко к сердцу. Впоследствии нигде, даже в мемуарном романе Праздник, который всегда с тобой, он и близко не высказывал подобной степени раздражения, гнева и ожесточения (см. письмо от 7 сентября 1935). К концу письма он поостыл и пообещал исправить (“да и деньги мне тоже нужны”– добавил прагматик Хэм). В опубликованном варианте книги (часть 2, глава 3) беседа ‘Бедной Старой Мамы’, как называет Хемингуэй вторую жену Полин, с приятелем дается в несколько смягченном виде. Гертруда представляется ревнивой и злостной писательницей, которой Хемингуэй помог печататься и которая выучилась у него диалогам. Пошли в ход и эпитеты ‘мерзкая баба‘, ‘ревнивая злюка‘. В этом же отрывке читатель обнаружит и причину авторского сарказма: «В благодарность она тебя же трусом обозвала».

В 1940 году вышел в свет один из лучших романов Хемингуэя По ком звонит колокол. Один из центральных образов, женщина, руководительница группы республиканцев-партизан, явно списан с Гертруды Стайн. Читаем: «пятидесяти лет, с массивной фигурой, лицо которой могло бы послужить моделью для гранитной скульптуры; черные курчавые волосы, в завитушках; язык как бич – ошпаривает и кусает». «Настоящая ведьма» – заключает цыган Рафаель. Вместе с тем, эта женщина может временами быть сердечной, внимательной, понимающей и в тоже время в ответственную минуту на нее можно положиться при принятии важнейших решений. Да имя у неё соответствующее – Pilar, сокращенно от английского pillar – колонна, опора. Однако самое прозрачное упоминание о Гертруде Стайн содержится в начале 24-ой главы, где Роберт и Августин беседуют о луке и Роберт обыгрывает известную фразу Стайн и ее фамилию, в переводе с немецкого означающее ‘камень’: «Лук – это лук – это лук, - весело сказал Роберт Джордан, а сам подумал: "Камень - это камень [stein], это скала, это валун, это галька". Гертруда же публично не выступала больше против Хемингуэя. Сердце у нее всегда лежало к Хэму. В 1934 году в интервью молодому канадскому журналисту Джону Престону она уделила много внимания личности писателя. По словам Гертруды, творчество Хэма пошло на спад после выхода романа "Прощай, оружие". И, ссылаясь на тематику произведений после 1925 года, не отнесла его к истинно американским писателям. Характеризуя самого писателя, она назвала его жестокость «напускной», вызванной тем, что Хемингуэй стыдился себя и был чувствительным. Его одержимость сексом и смертью служили лишь прикрытием того, что в действительности было «нежностью и чистотой».

Сразу после войны Хемингуэй появился в Париже. По свидетельству владелицы книжного магазина англоязычной литературы Сильвии Бич, писатель хотел восстановить отношении с Гертрудой, но побаивался встречи и никак не мог решиться. Сильвия поддержала его намерение и даже сопровождала до дверей квартиры на улице Кристин. Там она оставила Хемингуэя одного. По возращении Эрнест сообщил Сильвии, что между ним и Гертрудой все опять наладилось. В одном из писем Хемингуэй пишет: "Мне повезло встретиться с ней [Гертрудой] в Париже, когда мы вернулись осенью 44-го из Шне Эйфель. Тогда времени было в обрез и я только сказал, что всегда любил ее, и она ответила, что любит меня тоже , что по моему мнению, было искренним с обоих сторон". Элис, что неудивительно, вспоминала лишь первые слова писателя: «Привет, Гертруда, я стар и богат. Давай прекратим цапаться». На что якобы она ответила: «Я не стара. Я не богата. Давай продолжим схватку».

В упомянутой выше наброске-пародии Автобиографии Элис. Б. Хемингуэй, как и в нескольких письмах 30-х годов говорится, что прибыв однажды к женщинам неожиданно, он [Хемингуэй] подслушал их разговор и в свое время расскажет об этом Элис.

Время это при жизни Хемингуэя так и не пришло.

Нападки на друзей и близких были довольно характерной чертой Хемингуэя. Прижизненная диффамация, которой Хемингуэй подверг Фицджеральда и особенно Гертруду Стайн, столь много для него сделавшей, показалась ему недостаточной. Мемуарный роман Праздник, который всегда с тобой, написанный после смерти обоих, рисует унизительный портрет Стайн, чьим гостеприимством он долго пользовался. Себя он представляет рыцарем, терпящим несовершенство обоих. В беседе с Фордом Мэддокс Фордом (которого при жизни презирал) он вопрошает: «Но ведь я не подлец?». «Конечно, нет, мой мальчик!» – отвечает Форд. «Могу стать – заключает Хемингуэй. – Поглощая бренди и все подобное». Лишь в 1964 году вдова писателя Мэри отредактировала и опубликовала его мемуарную книгу Праздник, который всегда с тобой с упоминанием подслушанного разговора. Но, что произнесла Токлас, Хемингуэй так и не открыл. А публикация после смерти и самого автора, в 1964 году, делает правомерным обвинение Хемингуэя в трусости. Укол с того света остается ядовитым и его не ослабляют и строчки из эпиграфа к роману: «Если читатель пожелает, он может считать эту книгу беллетристикой. Но ведь и беллетристическое произведение может пролить какой-то свет на то, о чем пишут, как о реальных фактах».

Кому как представляется.

В конце своей жизни Хемингуэй признавался:

Лучший способ общения с писателями – ладить с ними. Лучше всего не встречаться с ними. Сожалею, что набросился на Андерсона. Я повел себя жестоко, как сукин сын. Могу добавить только, что тогда был жесток и к себе. <...> Он был моим другом и это не должно служить оправданием

Источник: http://ilyabass.org/Stein/steinhemingway.html



 






Реклама

 

При заимствовании материалов с сайта активная ссылка на источник обязательна.
© 2022 "Хемингуэй Эрнест Миллер"