Эрнест Хемингуэй

Мой мохито в Бодегите, мой дайкири во Флоредите

Эрнест Хемингуэй. Впервые на бое быков

First visit to the bull ring - Впервые на бое быков

Эрнест Хемингуэй

В Париже стояла весна, и все выглядело чуть-чуть слишком красивым. Майк и я решили отправиться а Испанию. Стрэтар изобразил для нас великолепную карту Испании на оборотной стороне меню ресторана «Стрикс».

На том же меню он записал названия ресторана в Мадриде, специальность которого — жареный молочный поросенок, адрес пансиона на Виа Сан-Херонимо, где проживают матадоры, и, наконец, начертил план размещения картин эль Греко в музее Прадо.

Собрав пожитки и захватив с собой меню, мы отправились в Испанию с единственной целью — посмотреть корриду.

Мы покинули Париж утром, и сошли с поезда в Мадриде назавтра в полдень. В половине пятого вечера того же дня мы должны были впервые увидеть бой быков. Чтобы достать билеты, потребовалось добрых два часа. Наконец-то нам удалось купить два билета у спекулянтов — по двадцать пять песет за каждый. Все билеты на бой быков были распроданы, а мы получили места у самого барьера. Продавец билетов объяснил нам на испанском и ломаном французском языке, что наши места — в первом ряду, как раз под королевской ложей, и прямо против того места, откуда выходят на арену быки. Мы спросили, не найдется ли у него менее почетных мест, скажем, по двенадцати песет; но у него было распродано все. Итак, уплатив пятьдесят песет за два билета и положив их в карман, мы уселись за выставленным на тротуар столиком большого кафе — неподалеку от Пуэрто дель Соль.

Это было волнующее чувство — в первый день пребывания в Испании сидеть вот так возле кафе с билетами в кармане и знать: будь то дождь или солнце, мы через полтора часа будем смотреть бой быков. Нет, это было очень заманчиво, и мы уже через полчаса двинулись к окраине города, где расположена арена для боя быков, или по-испански Пласа де Торос. Она представляет собой большой, кирпичный, рыжевато-коричневого цвета амфитеатр, построенный в конце улицы, где она выходит в открытое поле. Над зданием развевался желто-красный флаг Испании. К зданию то и дело подъезжали кареты, из автобусов выходил народ. У входа толпилось много нищих. Уличные торговцы продавали воду из терракотовых бутылей. Мальчишки торговали веерами, консервами, жареным миндалем, фруктами, мороженым. Толпа была красочна, все были а веселом настроении, и каждый старался поскорее протиснуться к входу. Конные полицейские, в лакированных кожаных треуголках набекрень, с карабинами за плечами, сидели в седлах, как истуканы, а толпа текла сквозь их строй.

Внутри толпа стояла прямо на арене, люди разговаривали, глазели на трибуны, на девушек в ложах. У некоторых в руках были полевые бинокли. Мы нашли свои места; толпа понемногу стала расходиться с арены и растекаться по бетонным сиденьям амфитеатра. Арена была круглая, усыпанная песком. Это казалось нам странным: мы привыкли к четырехугольным рингам для бокса. Вокруг арены — красный дощатый барьер, невысокий — как раз перескочить человеку. Между барьером и первым рядом сидений — узкий проход. Сиденья такие же, как на футбольном стадионе, только наверху тянулся двойной ряд лож.

Амфитеатр был переполнен. Арена тщательно расчищена.

Вот в дальней стороне арены, где не было мест для публики, встали четыре герольда в средневековой одежде и громко затрубили в трубы. Грянул оркестр, и из дальнего входа на сверкающую чистотой арену выехали четыре всадника в черных бархатных одеяниях с рюшем вокруг шеи. Публика, разместившаяся на солнечной стороне, изнывала от жары и обмахивалась веерами. Вся эта сторона колыхалась и трепетала от мелькающих вееров.

Вслед за четырьмя всадниками шла процессия бойцов. Они построились в ряды еще перед входом и с первыми звуками музыки двинулись вперед. В первом ряду шли три шпагоносителя — тореро, иначе — матадоры, которым предстояло убить сегодня шестерых быков. Они были одеты в черное с желтым костюмы из тяжелой парчи — это были хорошо знакомые одеяния "тореадора", густо расшитые золотом, плащи, куртки, рубашки с отложными воротниками, короткие брюки, розовые чулки и легкие бальные туфли. Потом меня всякий раз на боях быков поражала неуместность этих розовых чулок. За тремя главными персонажами — только в первый раз вы разглядываете их костюмы, а потом уже больше смотрите на их лица — следовали команды куадрилий. Они были красиво разодеты, но не так пышно как матадоры.

Позади куадрилий ехали верхом пикадоры. Высокие, плотные, загорелые, в широкополых шляпах — они держали в руках длинные, как жерди пики. Лощади у них были разбитые на ноги, и такие худы, что издали могли бы сойти за подтянутых и лоснящихся скакунов на состязании на королевский кубок. За пикадорами двигались шумные упряжки мулов и шли одетые а красные куртки служители арены.

Участники корриды по песку арены приближаются к ложе президента. Они маршируют легким, натренированным шагом, плавно раскачиваясь, без всякой театральности, если не считать костюмов. Все они владеют непринужденной грацией и пластикой профессиональных атлетов. Они приветствуют лиц, находящихся в ложе президента, затем разбегаются вдоль барьера и сменяют тяжелые парчовые плащи на приготовленные и разложенные на красном барьере боевые плащи.

Мы наклонились через барьер. Прямо под нами три матадора — участники сегодняшнего боя — вели между собой разговор, прислонившись к барьеру. Один из них закурил сигарету. Это был приземистый, светлокожий цыган Гитанильо. Он был одет в жакет из золотой парчи, короткая косичка торчала из-под черной треуголки. Слева от меня сидел человек в соломенной шляпе и полуботинках явно американского производства.

— Этот цыган — сказал он, — не первого сорта. Но он хорошо знает быков. И у него хороший последний удар.

— Вы американец, не так ли? — спросил его Майк.

— Конечно, — улыбнулся юнец. — Но я знаю всю их банду. Это Гинтанильо. Обратите на него внимание. А вон, круглолицый паренек, Чикуэло. Говорят, ему совсем не по душе бой быков, однако когда он на арене, весь народ беснуется. А тот, что рядом с ним — Виллата. Это замечательный матадор.

Я и раньше заметил Виллату. Он был строен, как копье, и шагал, как молодой волк. Теперь он, улыбаясь, болтал с приятелем, наклонившимся над барьером. У него на загорелой щеке клейкой тесьмой была закреплена марлевая повязка.

Американец сказал:

— На прошлой неделе в Малаге его боднул бык.

Мы потом узнали получше этого американца, полюбили его и дали ему кличку "Бутылка королевского Джина" — после того, как он однажды в ранний утренний час великолепно действовал этой бутылкой фирмы Гордона во время одной из четырех самых опасных потасовок, с какими я сталкивался в жизни.

Вот уже пикадоры, покрепче усевшись в седлах, пустили галопом своих тощих коней. С арены удалились все, кроме главных участников боя, которые собрались у крашеной ограды барьера. Снова появились два всадника-распорядителя в бархатных жакетах с рюшем на шее. Они поскакали к ложе президента, и, сняв шляпы раскланялись. Из ложи был брошен какой-то предмет, один из всадников поймал его в шляпу.

— Это ключ от загона для быков — заметил Бутылка Королевского Джина.

Всадники снова проскакали по арене. Один из них бросил ключ человеку в костюме матадора, оба взмахнули украшенными перьями шляпами и удалились с арены. Большие ворота на арену плотно закрылись. Круг арены был замкнут.

В толпе раньше кричали и шумели, теперь наступила мертвая тишина. Человек с ключом подошел к запертой на железный засов низкой красной двери загона для быков и отпер ее. Дверь распахнулась, человек скрылся за ее створкой. Внутри загона было темно.

Потом из темного загона, наклонив голову, вступил на арену бык. Стремительный, огромный, черный, с белыми пятнами, весом свыше тонны, он двинулся вперед тихим галопом. Яркий солнечный свет словно ослепил его на мгновение. Бык застыл на месте. Крепко натянутые узлы мускулов на загривке вздулись, ноги, словно вросли в землю, глаза озирались, рога были уставлены вперед, черно-белые, острые, как иглы дикобраза. Потом он кинулся вперед, и тут только я понял, что такое бой быков.

Ибо бык превратился во что-то невероятное. Он стал похож на какое-то огромное доисторическое чудовище, абсолютно беспощадное и злобное. Не издавая ни звука, он ринулся в атаку каким-то неописуемым мягким галопом. Поворачивался он в сторону или назад сразу всеми четырьмя ногами, словно кошка. Первое, что бык на бегу уловил глазом, — был пикадор на тощей лошади… Пикадор пришпорил лошадь, и она галопом стала уходить от быка. Но бык стремительно бросился вперед, увернулся от толчка пикой, и на полном ходу ринулся сбоку на лошадь. Не обращая на нее внимания, бык вонзил один из своих рогов в бедро пикадору и сбросил его вместе с седлом с коня. Бык, не медля ни секунды, принялся бодать пикадора, уже лежащего на земле. Следующий пикадор, выпрямившись в седле, натянул поводья, и готовился встретить атаку быка ударом пики. Но бык боднул этого пикадора сбоку так, что конь и всадник, взлетев в воздух, вместе через спину свалились на землю. Бык кинулся на них. Но в это мгновение круглолицый парень Чикуэло перепрыгнул через барьер, побежал навстречу быку, и стал размахивать перед ним плащом. Бык кинулся на плащ, но Чикуэло увернулся, отскочив в сторону, и бык выскочил на середину арены. Не теряя ни секунды, бык снова накинулся на Чикуэло. Парень не двинулся с места, только слегка повернулся на каблуках и взмахнул плащом перед проносящимся быком, словно балерина юбкой.

— Оле — взревела толпа.

Бык повернулся и рванулся в атаку. Не двигаясь с места, Чикуэло повторил тот же прием. Он даже не сгибал колен, только слегка отклонял корпус от удара рогов быка и делал изящный взмах плащом.

Толпа зрителей снова заревела. Чикуэло повторил те же приемы семь раз, и рога быка проносились в каком-нибудь дюйме от него. Каждый раз он позволял налететь быку на него снова, и народ каждый раз громко приветствовал его мастерство.

— Парень умеет работать с плащом, — заметил Бутылка Королевского Джина. — Прием этот называется вероникой.

Но вот круглолицый парень, не любивший боя быков, но выполнивший семь поразительных вероник, отошел от быка и остановился у ограды под нами. Лицо его в лучах солнца блестело от пота, но не выражало ничего. Он только следил глазами за быком, который стоял на арене, видимо, решая не броситься ли ему на пикадора. Матадор внимательно изучал быка — через несколько мгновений ему предстояло убить его. А в этой схватке, когда он выйдет на арену со своей тонкой шпагой и куском красной материи, — смерть может настигнуть либо быка, либо его, матадора. Ибо ничьей в этой борьбе не бывает.

Я не собираюсь описывать подробности и результаты боев того дня. Это ведь была первая коррида, которую я увидел в своей жизни.

Эрнест Хемингуэй. Впервые на бое быков. 1923 г.