Эрнест Хемингуэй
Эрнест Хемингуэй
 
Мой мохито в Бодегите, мой дайкири во Флоредите

Сильвия Бич - Из книги "Шекспир и компания" (1923 год)

Клиент, особенно нам нравившийся и не доставлявший никаких хлопот, был тот самый молодой человек, которого можно было увидеть каждое утро в уголке книжной лапки погруженным в чтение какого-нибудь журнала или какой-нибудь книги, например, капитана Мариетта. Это был Эрнест Хемингуэй, появившийся в Париже, насколько я помню, в конце 1921 года. "Лучший клиент" называл он себя, и никто не оспаривал его права на этот титул. Мы очень ценили клиентов, которые не только регулярно заходили в лавку, но и тратили деньги на книги — черта характера весьма привлекательная для владелицы небольшого книжного дела.

Думаю, однако, что я полюбила бы его с той же силой, даже если бы он не потратил и пенни в моей лавке. С первого же дня знакомства Хемингуэй возбудил у меня самые теплые, дружеские чувства.

Шервуд Андерсон дал своим "юным друзьям, мистеру и миссис Хемингуэй", рекомендательное письмо ко мне. Я до сих пор храню его:

"Хочу, чтобы, получив это письмо, — писал Шервуд — Вы познакомились с моим другом Эрнестом Хемингуэем. Он вместе со своей женой едет в Париж и намеревается поселиться там. Попрошу его бросить письмо в почтовый ящик сразу же по приезде.

Мистер Хемингуэй — американский писатель, который естественно в курсе всего интересного, что происходит здесь, и я уверен, что знакомство с мистером и миссис Хемингуэй будет Вам приятно. Оба они очаровательны..."

Мое знакомство с Хемингуэями состоялось задолго до того, как они вспомнили о том, что должны были вручить мне письмо Андерсона. Просто однажды утром в лавку вошел Хемингуэй.

Я подняла глаза и увидела высокого темноволосого молодого человека и услышала его низкий-низкий голос, он сказал, что зовут его Эрнест Хемингуэй. Я пригласила его сесть и, разговорив немного, узнала, что родом он из Чикаго. Узнала я также, что он два года провалялся в военном госпитале, пока доктора занимались тем, что спасали ему ногу. А что случилось с его ногой? "Видите ли, — сообщил он мне извиняющимся тоном, совсем как мальчишка, признающийся, что принимал участие в драке, — я был ранен в колено, когда воевал в Италии. Хотите посмотреть?" — "Ну, конечно!" Итак, торговля в книжной лавке "Шекспир и Ко" была приостановлена, Хемингуэй снял ботинок и носок и показал мне жуткие шрамы, покрывавшие всю ногу и ступню. Хуже всего пострадало колено, но и ступне, по его словам, хорошо досталось. В госпитале все решили, что ему пришел конец, поговаривали даже, что его надо бы причастить перед смертью. Но первоначальный план пришлось изменить, когда он еле внятно изъявил согласие креститься: "Кто его знает, может, они и правы..."

Значит, Хемингуэя кропили. Крестили или нет, — и я все равно скажу об этом, пусть далее Хемингуэй пристрелит меня, — по-моему глубокому убеждению, он очень религиозный человек. Хемингуэй и Джойс были большими друзьями, и Джойс сказал мне как-то, что, по его мнению, Хемингуэй сильно ошибается, считая себя суровым человеком, так же как ошибается Мак-Элмон, пытаясь создать себе репутацию человека чувствительного. Он полагал, что дело обстоит как раз наоборот. Выходит, Джойс разгадал тебя, Хемингуэй!

Хемингуэй поведал мне, что, когда он еще учился в школе, еще не вырос из коротеньких штанишек, трагически погиб его отец, оставив ему в наследство только одно ружье. Он стал главой семьи, у него на содержании оказались мать, братья и сестра. Пришлось уйти из школы и начать зарабатывать. Первые свои деньги он получил за участие в боксерском матче, но, как я поняла, не преуспел на этом поприще. О своем детстве он говорил с горечью.

О том, как сложилась его жизнь после того, как он ушел из школы, он рассказывал мне мало, чтобы заработать на хлеб, приходилось браться за все, что подворачивалось под руку, включая репортерскую работу, потом он поехал в Канаду и зачислился на военную службу. Ему было так мало лет, что пришлось подделать дату рождения, а то бы его не взяли.

Хемингуэй был хорошо образован, он знал много стран и несколько языков, выучил которые не в университете, а непосредственно в чужих странах. Мне показалось, что он развит несравненно больше и разносторонней, чем большинство знакомых мне молодых писателей. Несмотря на некоторую ребячливость, он производил впечатление исключительно умного и уверенного в себе человека. Из Парижа Хемингуэй слал корреспонденции в "Торонто Стар", освещая события спортивной жизни. Без сомнения, он уже тогда пробовал свои силы в художественной прозе.

Он привел познакомиться со мной свою жену Хэдли, прелестную и удивительно жизнерадостную молодую женщину. Конечно же, я взяла их с собой к Адриенне Монье. Хемингуэй прекрасно владел французским языком и как-то умудрялся выкраивать время, чтобы читать все новинки не только нашей, но и французской литературы.

По своей работе ему приходилось бывать на всех спортивных соревнованиях, и это помогало ему пополнить свой лексикон еще и спортивным жаргоном. Мир спорта был совершенно неведом Сильвии и Адриенне — приятельницам Хемингуэя по книжной лавке, но мы были не прочь просветиться, а Хемингуэй готов просвещать нас.

Занятия наши начались с бокса. Как-то вечером пяти руководители — Хемингуэй и Хэдли — зашли за нами, и мы все отправились на метро в Менимонтан, район, населенный преимущественно рабочими и спортсменами, проживало там и некоторое количество хулиганов. На станции Пеллепорт мы поднялись по крутым ступенькам наверх. Хэдли, ожидавшая в ту пору Бэмби, слегка задохнулась, и муж заботливо помог ей. Хемингуэй привел нас на крошечный ринг, чтобы добраться до него, пришлось пройти через несколько задних дворов, а места мы себе нашли на узких скамейках без спинок.

Начались бои, а вместе с тем и наше просвещение. В первых, мало интересных встречах, молодые боксеры яростно размахивали руками и обливались кровью, так что мы в ужасе ждали, что они вот-вот погибнут от потери крови. Хемингуэй успокаивал нас — просто примериваются друг к другу, ну и ненароком по носу получат. Мы узнали в тот день некоторые правила игры, а также и то, что флегматичные типы, заходившие иногда на ринг, чтобы кинуть мимолетный взгляд на боксеров, а затем обсуждавшие что-то между собой, — менеджеры, которые заглядывали в спортивные клубы в надежде найти среди новичков материал, с которым стоит работать.

Когда же дело подошло к главному событию вечера, нашего профессора полностью захватило зрелище сыпавшихся градом ударов, и ученицам пришлось обходиться без него.

Этот последний бой повлек за собой еще один, в котором приняли участие и зрители. Мнения по поводу решения судьи разделились, люди повскакивали со скамеек, бросались друг на друга — Дикий Запад, да и только. Пинки, удары, крики, людской водоворот напугали нас — мы боялись, что не выберемся из толпы, что в этой потасовке может пострадать Хэдли.

Раздались крики "Le flic! Le flic!" [Полицейский! Полицейский! (фр.)], но они, очевидно, не долетали до ушей полицейского, чье присутствие в местах развлечения во Франции совершенно обязательно, будь то Комеди Франсэз или боксерский ринг в Менимонтая. Покрывая шум, гремел сердитый голос Хемингуэя: "Et naturellement le flic est dans la pissottiere" [Полицейский, конечно, пошел в уборную (фр.).].

Затем мы с Адриенной занялись под предводительством Хемингуэя изучением велосипедного спорта, нет, мы не начали кататься на велосипедах, но посетили в обществе нашего профессора "Six-Jours" — шестидневную кольцевую гонку в Вель-д’Ив, бесспорно, самые популярные соревнования парижского сезона. Энтузиасты жили там все эти шесть дней, со всевозрастающей апатией глядя на сгорбившихся мужчин, которые в клубах пыли медленно описывали, иногда неожиданно вырываясь вперед, круг за кругом под неумолчный рев громкоговорителей и под взглядами театральных звезд, — и так день и ночь. Мы старались понять, что говорит нам наш профессор, но в этом шуме редко можно было расслышать хотя бы слово. К несчастью, мы с Адриенной могли уделить этому спорту только один вечер, хотя он и показался нам увлекательным. Но и то сказать, в обществе Хемингуэя увлекательным могло показаться все что угодно.

Но гораздо более волнующее событие ожидало нас впереди. У меня создалось впечатление, что последнее время Хемингуэй энергично работает над рассказами. Как-то он сказал мне, что закончил один из них, и спросил, не хотели бы мы с Адриенной послушать его. Мы радостно согласились, поскольку это имело к нам обеим прямое отношение, мы понимали, что у нас есть что-то общее с флегматичными типами, околачивавшимися возле ринга Пеллепорт в поисках талантов. Может, мы не очень разбирались в боксе, но что касается литературы — дело другое. Представьте себе нашу радость от этой первой встречи с талантом Хемингуэя!

Он прочитал нам рассказ из сборника "В наше время". Мы были поражены его оригинальностью, совсем особым стилем, его мастерством, его точностью, его даром рассказчика и выразительностью... Я могла бы продолжать, но предоставлю слово Адриенне, которая сказала в заключение: "У Хемингуэя темперамент настоящего писателя" ("le temperament authentique d’ecrivain").

Бесспорно, в наши дни Хемингуэй — признанный патриарх художественной прозы. Какой бы роман или сборник рассказов вы ни открыли, пусть это будет во Франции, в Англии, в Германии, в Италии, да мало ли где, вы обязательно обнаружите след Хемингуэя. Куски его произведений приводятся в учебниках, и надо считать, что детям очень повезло, так как они гораздо более интересны, чем обычные хрестоматийные отрывки!

Хотя меня никогда не интересовало, кто оказал влияние на того или иного писателя, и я не думаю, чтобы кто-то из зрелых писателей не спал нотами, пытаясь решить, под чьим влиянием он находится, мне кажется, читатели Хемингуэя должны знать, кто научил его писать, — это сделал Эрнест Хемингуэй. И, как все настоящие писатели, он знал, что, для того чтобы преуспеть, необходимо работать.

Читайте также:

Сильвия Бич - Воспоминания о Хемингуэе

Сильвия Бич о Хемингуэе и освобождении Парижа



 






Реклама

 

При заимствовании материалов с сайта активная ссылка на источник обязательна.
© 2022 "Хемингуэй Эрнест Миллер"